Может быть, я впал бы в отчаяние от переполняющего меня
иногда отвращения к вам, если бы не виднелись там-сям такие же
мизантропы, как я, и не доказывали своим существованием, что с
настроениями и мыслями, подобными моим, тащиться по жизни волне
можно. Диоген Синопский, Франсуа Ларошфуко, Артур Шопенгауэр,
Фридрих Ницше, Адольф Гитлер вряд ли относились к человеческой
массе с большей душевностью, чем я.
...поэтому гневаться -- приятно, и как Гомер
сказал о гневе, 'он в зарождении сладостней тихо
струящегося меду'.
Приятна также и месть, потому что приятно
достигнуть того, чего не достигнуть тягостно.
Аристотель. "Риторика" (кн. I, гл. XI).
Когда в обществе берет верх абсурдная "религия любви", диктую-
щая снисхождение ко всему вырождающемуся и порочному, тогда луч-
шие из людей начинают чувствовать острую потребность в сладост-
растном глотке "религии ненависти".
У всякого нормального человека есть потребность ненавидеть --
у кого более, у кого менее значительная -- и если он не имеет
возможности пережить ее в отношении реальных врагов, он начинает
их себе выдумывать или обрушивать свои чувства на первых
попавшихся.
По-видимому, я был рожден с душою воина, потому что потребность
в ненависти у меня очень сильна. А может, я просто привык нена-
видеть помногу и вледствие этого постепенно стал воином. Так или
иначе, поводов для удовлетворения этой потребности у меня всегда
было предостаточно.
Я мысленно убивал вас десятками.
* * *
Каждый дает какой-нибудь достаточный повод для ненависти к
нему. А вот с поводами для любви всегда большие трудности.
Я -- апологет ненависти. Ведь ненависть сама по себе вовсе не
плоха, а становится такой, лишь когда возникает неуместно и
направляется ненадлежащим образом. Умение ненавидеть -- такое же
важное условие личного и общественного благополучия, как и умение
любить.
Должно быть равновесие между любовью и ненавистью. Как бывает
извращенная любовь, так бывает извращенная ненависть. Быть
ненавистником -- вовсе не значит убивать направо и налево по
малейшему поводу.
* * *
Нашел вот следующее. Разоткровенничался некто В. С. Печерин
(1807-1885, "поэт и мыслитель, проф. греч. филологии Моск. ун-та.
В 1836 покинул Россию, в 1840 принял католичество ... Написал
мемуары 'Замогильные записки'. "): "... я погрузился в отчаяние,
я замкнулся в одиночестве моей души, я избрал себе подругу столь
же мрачную, столь же суровую, как я сам... Этой подругою была
НЕНАВИСТЬ! Да, я поклялся в ненависти вечной, непримиримой ко
всему меня окружающему! Я лелеял это чувство, как любимую
супругу. Я жил один с моею ненавистью, как живут с обожаемой
женщиною. Ненависть -- это был мой насущный хлеб, это был
божественный нектар, коим я ежеминутно упивался."
Ну, мой случай по сравнению с этим несколько сглаженный. Подруг
все-таки предпочитаю нормальных: с бюстом, ягодицами и всем
прочим.
* * *
Есть разные степени и оттенки ненависти. Бывает лёгкая
ненависть: ровная, фоновая, привычная, в полудремлющем состоянии,
почти не влияющая на ход мыслей. Бывает ненависть вспышечная, с
предельным накалом: такая, что заставляет бросаться на врага,
даже если при этом наверняка найдёшь собственную смерть. Нередко
к ненависти примешивается страх, нередко -- презрение. Чистая
ненависть (без страха и презрения) -- это отношение к непримири-
мому противнику, который не намного слабее тебя. Мизантропическая
ненависть -- это ненависть лёгкая, с сильной примесью презрения и
где-то даже брезгливости.
В "Декларации принципов терпимости", которая утверждена
резолюцией 5.61 Генеральной конференции ЮНЕСКО от 16 ноября
1995 года, говорится:
"Терпимость -- это обязанность способствовать утверждению прав
человека, плюрализма (в том числе культурного плюрализма),
демократии и правопорядка. Терпимость -- это понятие, означающее
отказ от догматизма, от абсолютизации истины и утверждающее
нормы, установленные в международных правовых актах в области
прав человека."
Указанное определение -- редкостная чушь: "терпимость -- это
обязанность"! А я-то думал, что терпимость это склонность
относиться снисходительно к тому, что не такое, как тебе
представляется правильным. "Терпимость -- это понятие, означающее
отказ от догматизма, от абсолютизации истины и УТВЕРЖДАЮЩЕЕ
НОРМЫ, УСТАНОВЛЕННЫЕ ...". То есть от ваших догм мы отказываемся,
а вместо них устанавливаем наши. Тогда я предпочитаю быть не
терпимым, а скептичным, то есть относиться с подозрением к любым
догмам вообще.
"Проявление терпимости, которое созвучно уважению прав
человека, не означает терпимого отношения к социальной
несправедливости, отказа от своих или уступки чужим убеждениям.
Это означает, что каждый свободен придерживаться своих убеждений
и признает такое же право за другими. Это означает признание
того, что люди по своей природе различаются по внешнему виду,
положению, речи, поведению и ценностям и обладают правом жить в
мире и сохранять свою индивидуальность. Это также означает, что
взгляды одного человека не могут быть навязаны другим."
Иными словами, единственный предел терпимости -- тот, за кото-
рым начинается "социальная несправедливость", как будто деление
на социально полезное и социально вредное эквивалентно делению на
социально справедливое и социально несправедливое! Если какой-ни-
будь говнюк насрет у меня под дверью, это, конечно, будет неспра-
ведливо, потому что ему правильнее было бы насрать под дверью
такого же говнюка, как он сам, но я могу легко восстановить
справедливость, переместив дерьмо под чужую дверь или насрав под
дверью насравшего мне. Справедливость будет таким образом легко и
быстро обеспечена, и можно будет проявить к говнюку терпимость,
вот только дерьма в доме окажется очень много! Поскольку соседс-
кая кошка два раза освобождала свою кишку у меня под дверью, то
приведенный выше пример отнюдь не плод дерьмофильского воображе-
ния, а наоборот, очень жизненный случай. И вообще, если кому-то
ущемляют права, то это еще не есть несправедливость. Несправедли-
вость -- это когда одному ущемляют, а другому нет.
Далее, я согласен с тем, что "каждый свободен придерживаться
своих убеждений", но я не согласен с тем, чтобы носители
некоторых убеждений свободно разгуливали по улицам. Если бы
эта декларация была написана не абсурдистами педерастической
ориентации, в ней бы говорилось, что для человека естественна
и полезна как терпимость, так и нетерпимость, и проблема лишь
в выборе того, какие вещи надо терпеть, а какие нет.
Вообще, если вы такие терпимые, то проявляйте терпимость к
моей нетерпимости -- иначе я буду проявлять нетерпимость к вашей
терпимости, потому что мне так же трудно терпеть вашу терпимость,
как вам -- мою нетерпимость.
* * *
И кстати, что за странные слова -- "терпимость", "терпимый"?!
Первое -- в смысле "склонность терпеть" (ну, или обязанность --
как в ЮНЕСКО), второе -- в смысле "склонный терпеть"! Но ведь это
же пассивный залог! "Терпимый" -- это грамматически то же самое,
что, к примеру, "любимый" или "гонимый", и проявлять "терпимость"
значит вести себя так, чтобы тебя могли терпеть. В контексте
упомянутой выше "Декларации" надо бы говорить не "терпимый", а
"терпючий" (по аналогии с "вонючий" и "доставучий") или "терпис-
тый" (по аналогии с "говнистый" и "задиристый"). Итак, "Деклара-
ция принципов терпючести". Не "терпеливости" ведь! А может,
все-таки "терпеливости"? Не "толерантности" же говорить, а то
получится, что в русском языке и слова-то подходящего не оказа-
лось. Ну, и какие придурки умудрились так искалечить язык в части
этой самой "терпимости"?
* * *
Критика -- условие всякого усовершенствования. Если челове-
чество не считает себя пребывающим в наилучшем состоянии, оно
нуждается в критическом взгляде на себя. Способность же воспри-
нимать вещи критически отпущена не каждому в равной мере. Лишь
немногим избранным выпадает судьба воплотить в себе скептическую
саморефлексию человечества. Они брюзжат за всех. И называются
они мизантропами.
* * *
Я ненавижу людей за их недостатки, а не за их достоинства. Я
ненавижу врагов, среди прочего, за их достоинства, тогда как их
недостатки пробуждают во мне злорадство.
Стоит ему приняться -- переругает и своих
родственников. Достанется от него и покойникам,
а всего больше друзьям и знакомым. Чернить
демократизм и свободу -- для него величайшее
благо.
Теофраст. "Характеристики"(гл. "Злоречивый").
Правильное от неправильного (= полезное от вредного) часто
отличается лишь дозой, обстоятельствами применения или
какой-нибудь малозаметной деталью. Наибольшие проблемы бывают
с дозой, поэтому споры о том, что правильно, а что нет, почти
всегда неизбежны и почти всегда бесплодны. Нехорошо злословить?
А где кончается злословие и остается необходимая критика?
Нехорошо терпеть чью-то нетерпимость? А как определить, какое
поведение еще нужно терпеть, а какое уже нельзя? Бесспорные
и малоспорные случаи встречаются нечасто, поэтому горячиться
и делать категоричные заявления по поводу правильного и
неправильного обычно довольно глупо. Когда кто-то утверждает
не "сегодня после обеда я думаю так-то", а "так-то оно и есть"
и , возможно, даже намекает на пресловутую "объективную
реальность", мне хочется его придушить (но мало ли чего мне
хочется?). Конечно, если зреет какое-то собственное мнение,
надо дать ему дозреть. А когда дозреет, то иногда можно и
высказать. Но считать его наиправильнейшим и неизменным значит
проявлять чрезмерную самоуверенность и становиться носителем
какой-нибудь очень мерзкой разновидности зла: глупости, наглости,
фанатизма или мании величия. Чтобы (упаси Боже!) не вляпаться в
это самому, спешу добавить: мне так представляется. "Но
позвольте! -- забеспокоится кто-то очень правильный в собственных
глазах, -- А как же тогда бороться со злом, если такие трудности
с его определением? А вот так и бороться, дорогой! В сомнениях и
раздумьях. Никого не расстреливать сразу, а лишь посомневавшись
хотя бы лет пять. В том-то и дело, что, может быть, половина зла
в этом мире -- от торопливых и самоуверенных борцов со злом.
Зачем мне сдались их красивые покаяния, которые иногда случаются,
но всегда слишком поздно?
Даже если считать, что я страдаю критиканством (а это не так:
просто, небольшая доля критичности, мне свойственная, сконцентри-
рована мною в этой книге, а в других моих книгах ее значительно
меньше или нет совсем), то что в этом плохого? Может быть, это моя
социальная функция. Вы же не попрекаете судью тем, что он только
и делает, что выносит приговоры, а сатирику не ставите в вину
того, что он подбивает вас смеяться по сути над вашими же
недостатками.
В моей философии считается, что никаких низменных инстинктов
у человека нет: все инстинкты нужные, правда иногда они проявля-
ются неуместно. Если люди инстинктивно склонны злословить, то
есть с радостью говорить о недостатках, глупостях и неудачах
других, то очень возможно, что в этом бывает что-то существенно
полезное. По-видимому, люди поступают совершенно правильно, когда
радуются неприятностям своих врагов. Если имеется нормальный
повод для радости, его надо использовать вполне. С конкурентами
ситуация сложнее, поскольку обычно в отношениях с ними прихо-
дится совмещать борьбу и сотрудничество. Чтобы не испортить
сотрудничества, необходимо маскировать борьбу, то есть радоваться
неприятностям конкурентов тайно. Или вообще не радоваться --
если сотрудничество перевешивает борьбу. Злословие становится
излишеством и извращением, если превращается в основной способ
получения удовольствия. И оно выглядит очень глупо, когда
злословящий сам достоин немалого злословия.
Иногда злословие маскируется под доброжелательную критику.
Иногда злая критика действеннее доброжелательной -- потому что
заставляет страдать и тем самым стимулирует исправление.
Если человек стремится избежать злословия по своему адресу, он
старается не допускать поступков, которые могут дать недругам
повод почесать языки. Так что злословие является фактором,
удерживающим людей от дурного.
* * *
Наверняка после сказанного здесь складывается впечатление, что
я обожаю злословить. Можете позлословить по этому поводу. Вообще
говоря, есть два способа подрасти в собственных глазах: рассмот-
реть что-то очень дурное в других или открыть что-то очень
хорошее в себе. Для второго способа вовсе не обязательно обладать
какими-то бесспорно важными достоинствами: достаточно лишь
проявить некоторую гибкость в рассуждениях. А я бываю очень даже
гибок, не правда ли?
Кто действительно хочет уберечься по возможности
от тяжелых практических ошибок, тот должен не бояться
ГАДКИХ И ПОДЛЫХ мыслей, а, напротив того, смело под-
ходить ко всякой мысли и совершенно спокойно рассмат-
ривать ее со всех сторон.
Д. И. Писарев. "Промахи незрелой мысли" (VI).
Люди -- самые отвратительные существа на земле. Больные и уроды
встречаются среди них гораздо чаще, чем среди других организмов.
Если все люди вымрут, это будет большое облегчение для биосферы.
Я вряд ли чем-то заражусь от больного дерева, больной мухи,
больной бактерии, но зато вполне могу заразиться от больного
человека, поэтому люди заслуживают брезгливого отношения в
первую очередь. Старые деревья не воняют и не портят пейзаж.
Старых животных быстро уничтожают хищники. И только человеческие
старцы портят воздух, брызгают соплями, разносят заразу и уродуют
окружающую среду.
Что бы ни сотворили животные или растения, почти все симпатично,
почти все радует глаз. Что бы ни сотворили людишки, почти все
это оказывается явным уродством -- будь то строения, одежда,
музыка, книги, компьютерные программы или что-нибудь еще.
Я допускаю, что когда Гитлер и Сталин отдавали приказы, ведшие
к истреблению или вымиранию сотен тысяч человечков, они были во
власти таких же мизантропических настроений, как и я.
* * *
Всякий раз, когда я слышу об очередной трагедии с большим
количеством трупов -- будь то землетрясение, пожар, крушение
поезда или что-то еще -- я не могу отделаться от мысли, что
большинство погибших там являются жертвами собственной глупости
и порочности (или, в крайнем случае, глупости и порочности себе
подобных, которые, в свою очередь, страдали и дохли из-за них --
или имели шанс пострадать и подохнуть) и таким образом не
заслуживают жалости. Чем меньше людишек, тем легче дышать на этой
планете.
В Спитаке в 1988 г во время землетрясения погибло много людей.
Всем было жалко их. Даже я тогда расчувствовался. Вот только при
разборе завалов обнаруживали, что дома были построены кое-как,
поскольку значительная часть строительных материалов
разворовывалась.
В Австрийских Альпах в 2000 г. сгорел фуникулер в тоннеле. Было
очень много трупов. Почти сплошь лыжники, которые тащились на
гору, чтобы потом спускаться вниз. Бесившиеся с жиру люди. К тому
же ленились ходить наверх пешком.
Сочувствие надо заслуживать. Кто-кто, а я не собираюсь
раздаривать его просто так. Каждый должен сам расплачиваться за
свои ошибки, а не перекладывать плату на других. Если он не будет
расплачиваться, иначе говоря, страдать, то ему (и ему подобным)
не будет УРОКА, а значит, такие же и похожие ошибки будут
повторяться вновь и вновь.
* * *
Увидев как-то в магазине мужичка с наглой угрюмой мордой, я
сильно задумался. Ведь я совсем не такой, как он. Значит, либо он
не мизантроп, либо я. Или же есть две разновидности мизантропов.
Этот мужичок даже не столько ненавидит или презирает "ближнего",
сколько чихает на него (а заодно и на "дальнего",) потому что тот
для него лишь помеха или малополезный дешевый ресурс вроде земли
под ногами. Я же "ближнего" именно ненавижу -- за то, что он не
так хорош, как хочется, как можно и как надо. И ненавижу я
"ближнего" прежде всего за то, что у него слишком часто
оказывается наглая угрюмая морда.
Желание плюнуть в святое (в широком смысле) может побуждаться,
по-видимому, следующими причинами:
стремлением прославиться любым способом;
завистью к славе создателей священных вещей, досадой на
отсутствие у себя сходных талантов;
стремлением отомстить обществу за несправедливое невнимание
к себе;
ненавистью к глупым заблуждениям общества;
потребностью сделать плевок в сочетании с пренебрежительным
отношением к мнениям других людей.
Одни святотатствуют в отчаянии, другие -- возбужденно потирая
руки в предвкушении больших доходов и/или шумной славы; одни
ищут разоблачительные выражения помягче, другие плюют на святыни
с удовольствием; одни осторожно приближаются к истине, другие
сочиняют новые, не менее лживые мифы взамен прежних. Эти другие
-- такие же гнусные, как и те, кто лелеют фальшивые ценности,
хорошо зная об их фальшивости или сильно подозревая ее.
Правда бывает разрушительна только тогда, когда внезапно
приходит на смену слишком большой лжи. Когда люди узнают, что
основная часть их представлений о мире далеко не соответствует
действительности, они теряются, отчаиваются и совершают ненужные
поступки. Но общество вполне можно строить и не на лжи. МИФ НЕ
ОБЯЗАТЯЕЛЕН. Если человека все время кормить преимущественно
правдой (во всяком случае, тем, что таковой представляется после
довольно тщательного разбирательства), он привыкает к правде,
какой бы она ни была, и она уже не приводит его в отчаяние.
* * *
Святотатская линия в истории культуры едва прослеживается. Но
она есть и даже отмечена некоторой преемственностью. В ней надо
различать Геростратов и людей добросовестных (зачастую добросо-
вестно заблуждающихся). Меня в связи с этой книгой интересуют
только вторые. Они делятся на тех, кто эпизодически срывались
в святотатство, и тех, кому почти только святотатство и
оставалось.
Из последних характерен русский поэт Иван Семенович Барков.
Вот пример его святотатского стиха ("Ода кулашному бойцу"):
С своей Гомерка балалайкой
И ты, Вергилишка, с дудой,
С троянской вздорной греков шайкой
Дрались, что куры пред стеной.
Забейтесь в щель и не ворчите,
И свой престаньте бредить бред,
Сюда вы лучше поглядите!
Иль здесь голов удалых нет?
Бузник Гекторку, если в драку,
Прибьет как стерву и собаку.
Не всякая сатира святотатственна. Если сатирик берется обличать
пороки, которые в качестве таковых воспринимаются большинством,
-- он не святотатец. Святотатец лишь тот, кто покушается на
широко признанные якобы добродетели.
- Ты веришь в Бога?
- Я? Как тебе сказать, -- задумался Бонди. -- Я, право,
не знаю. Бог, скорее всего, есть, но где-то на другой
планете. У нас -- нет! Куда там! Такие штучки, видно,
не для нашего века. Да и что бы он здесь делал, скажи
на милость?!
К. Чапек. "Фабрика Абсолюта" (гл. 1).
Хотя я иногда и пинаю Бога, мне это не доставляет сколько-
-нибудь значительной радости. Самоутверждаться за счет борьбы с
мифическим гигантом, к тому же давно уже развенчанным столькими
могучими умами (причем в годы, когда это действительно было
подвигом), -- не для меня.
Когда я говорю "Бога нет", мне всякий раз бывает немного
страшно, и я добавляю какую-нибудь оговорку, смягчающую эту
позицию. Как-никак, я скептик, а скептик ни в чем не может быть
полностью уверен. Возможно, Бога и нет, но есть какой-нибудь
могущественный засранец, воображающий себя Богом, подсматривающий
за всеми, читающий чужие мысли и делающий гадости таким, как я,
-- не желающим признавать его существование.
Впрочем, я не очень большой богохульник и не очень большой
богоборец. По большому счету, я даже не атеист. Да и как грешник
я совсем не выделяюсь среди прочих, так что вряд ли я сильно
достаю Бога, если он есть. И я думаю, мне это зачтется.
По моему мнению, нет того злодеяния, которое могло бы
положить на человека вечное и неизгладимое пятно бесчестия.
Самый грязный преступник может снова сделаться мыслящим и
любящим существом; и действительно развитое общество
никогда не должно отнимать у ожесточенного и загрубелого
человека надежду на самую полную реабилитацию.
Д. И. Писарев. "Реалисты" (VIII).
У меня есть значительный интерес к Гитлеру, но это интерес ис-
следователя, а не подражателя. Кроме того, я не берусь отрицать,
что у него можно кое-чему поучиться. Я понимаю, что у вас табу
на упоминание Гитлера вне ругательного контекста, но можете своим
табу подавиться. Привлекающие мое внимание феномены я буду изу-
чать на тех примерах, которые выражают их наиболее ярко.
Свое пособие по модерализму я закончил еще до того, как прочел
"Майн кампф". Мои представления о "Майн кампфе" основывались на
чужих комментариях и немногих цитатах. Когда мне, наконец, уда-
лось добраться до книги Гитлера, я, конечно же, не мог не обра-
тить внимания на сходство некоторых изложенных в ней идей с
моими. Но я до сих пор не решил, как к этому относиться. Модера-
листическая идеология не ближе к нацизму, чем к либерализму, а
моё более теплое (точнее, менее холодное) отношение к нацистским
идеям, чем к либеральным, обусловлено стремлением противодейство-
вать сложившемуся в современном мире перекосу в либеральную
сторону. Вообще, значительная часть принципов любой идеологии,
включая даже западнистскую, могла бы рассматриваться как вполне
здравая, если бы использовалась уместно и в нужных дозах.
* * *
Я так много читал о Гитлере, что он стал мне почти как брат,
сосед или товарищ по работе. Он мне понятен и зачастую вполне
симпатичен. Я не разделяю национал-социалистических убеждений
Гитлера, но я разделяю его отношение к обществу. Хотя в войне
1941..1945 годов погибло двое моих дедушек, у меня что-то нет на
него злобы. Может, из чувства противоречия, а может, вследствие
некоторого сходства характеров и жизненных обстоятельств. Я многие
годы был отверженным босяком так же, как и он, и мне так же, как
и ему, было противно посвящать жизнь мелочному личному благоуст-
ройству, а хотелось сделать что-то значительное, полезное для
всех хороших людей. Гитлер был человеком героического склада,
но оказался невостребованным. А что касается массовых убийств,
совершенных под его руководством, то, опустившись до мизантропии,
я стал меньше придавать этому значения. Разумеется, зачастую
гибли не самые худшие.
Гитлера есть за что ненавидеть и есть за что жалеть, но его не
за что презирать. Если он устраивал провокации и нарушал догово-
ры, то лишь в отношениях с врагами, как это принято на поле боя,
поскольку если ты не очень силен, то иначе не выживешь. Подлость
не была яркой чертой его характера.
Идейные и кровные наследники негодяев, пренебрегавших юным
Адольфом, невротизировавших его и заталкивавших его в революцию,
сегодня глубокомысленно рассуждают в своих книжонках о том, был
ли он параноиком, сексуальным извращенцем, некрофилом и так
далее. Подлецы, да и только. Такие способны лишь порождать
новых Гитлеров. Где есть они, там будут и Гитлеры.
"Майн кампф" (ч. 1, гл. 2):
"Я сначала добывал себе кусок хлеба как чернорабочий, потом
как мелкий чертежник, я жил буквально впроголодь и никогда в ту
пору не помню себя сытым. Голод был моим самым верным спутником,
который никогда не оставлял меня и честно делил со мной все мое
время. В покупке каждой книги участвовал тот же мой верный
спутник -- голод; каждое посещение оперы приводило к тому, что
этот же верный товарищ мой оставался у меня на долгое время.
Словом, с этим безжалостным спутником я должен был вести борьбу
изо дня в день."
Бедный юный Адольф, трудившийся на стройке и обитавший в
рабочем общежитии! Ты стремился к красоте и мудрости, но видел
вокруг лишь глупость, низость, уродство и вырождение. Никто не
пожалел тебя, не пригрел, не похвалил, не оказал элементарной
поддержки. А ведь тебе было нужно так мало! При других обстоя-
тельствах ты мог бы стать неплохим художником или архитектором,
а может, даже и философом, но из тебя сделали революционера,
ненавидящего "свободное общество". А потом называли чудовищем,
"зверем из бездны", маньяком. Бессовестные, наглые, лживые
выродки -- и только.
Чем только вы ни попрекали Гитлера: и хоть какого-нибудь
документа о профессиональной квалификации он не имел, и писал он
безграмотно, и стиль у "Майн кампфа" корявый и т. п. Но вы бы на
себя повнимательнее взглянули. Вы через одного пишете "брелки"
вместо "брелоки", "апробировать" в смысле "опробовать", а не в
смысле "одобрить", "усвояется" вместо "усваивается" и т. п. --
и это не говоря уже о содержании. И почти у каждого из вас
какой-нибудь скелет или скелетик припрятан в дальнем шкафу.
Говорят, что "Майн кампф" -- очень правдивая книга: всё, что
Гитлер провозглашал в ней, он и пытался реализовать на практике.
Но в "Майн кампфе" можно прочитать, к примеру, и следующее
(ч. 1, гл. 10):
"Как только вы услышите, что то или иное учение, мировоз-
зрение, политическое или экономическое движение опорочивает
без разбора всё прошлое, то знайте, что уже одно это требует
осторожности и известного недоверия. По большей части такая
ненависть является только доказательством ничтожества самих
тех, кто сеет эту ненависть. А нередко это говорит и о дурных
намерениях. Действительно благодетельное для человечества
движение не станет огульно отказываться от прошлого, а использует
для своего строительства все наиболее прочные части старого
фундамента. Здоровое движение нисколько не постыдится признать,
что оно применяет старые истины."
Там же (ч. 1, гл. 2):
"Вопрос о здоровом национальном сознании народа есть в первую
очередь вопрос о создании здоровых социальных отношений как
фундамента для правильного воспитания индивидуума. Ибо только
тот, кто через воспитание в школе познакомился с культурным,
хозяйственным и прежде всего политическим величием собственного
отечества, сможет проникнуться внутренней гордостью по поводу
того, что он принадлежит к данному народу. Бороться я могу лишь
за то, что я люблю. Любить могу лишь то, что я уважаю, а уважать
лишь то, что я по крайней мере знаю."
Или еще (ч. 1, гл. 9):
"Так называемая 'интеллигенция', как известно, всегда смотрит
сверху вниз на каждого пришельца, который не имел счастья пройти
через учебные заведения всех надлежащих степеней и 'накачаться'
там всеми надлежащими 'знаниями'. Ведь обыкновенно у нас не
спрашивают, на что годится этот человек, что он умеет делать,
а спрашивают, какие учебные заведения он кончил. Для этих
'образованных' людей любой пустоголовый малый, если только он
обладает нужными аттестатами, представляет собою величину, тогда
как самый талантливый молодой человек в их глазах ничто, если
ему не удалось преодолеть всю школьную премудрость. Очень легко
представлял я себе тогда, как встретит меня это так называемое
общество. Я ошибся лишь в том отношении, что считал людей все
же гораздо лучшими, нежели они к сожалению оказались в живой
действительности. Исключения конечно бывают во всех областях.
Тем не менее, я в течение всей своей жизни строго различаю между
людьми, действительно отмеченными известным талантом, и людьми,
которые умели только почерпнуть школьные знания."
Такого вот человека вы довели до крайности, грязные скоты и
трусливые бездари!
* * *
Вопреки широко распространенному мнению, Адольф Гитлер --
вовсе не обанкротившаяся личность:
1. Он породил общественное движение, существующее до сих пор.
2. Он написал книгу, все еще читаемую с большим интересом.
3. Он стал канцлером Германии и продержался на этой должности
12 лет.
4. Он дал жизнь множеству полезных проектов, как то: автострады,
баллистические ракеты, фольксваген и пр.
5. Он спас Западную Европу, а может, и полмира, от ужасов
сталинизма.
6. Он показал себя одним из лучших ораторов, политиков и
полководцев, каких знала история, и его деятельность
изучают с любопытством и не без пользы.
5. Он умер в 56 лет, а не в 27, не в 37 и даже не в 47, как
некоторые великие, которых вовсе не считают банкротами.
8. Он сражался до предела возможностей: не изменил своим
взглядам, не сломался, не сдался и не сбежал.
9. По некоторым сведениям, он даже оставил после себя дочь,
а это простое, но существенное для всякого человека
достижение удавалось не всем людям, считающимся великими.
* * *
Мне не понравилось в "Майн кампфе" следующее: "Тот молодой
парень, который летом расхаживает в длинных штанах, закутанный до
шеи, уже одним этим приносит вред делу своей физической закалки."
(ч. II, гл. II) С моей точки зрения, одежда -- это своеобразные
легкие доспехи, и ношение длинных штанов из толстой ткани может
быть показателем постоянной готовности противостоять вредным
факторам.
Мне также не понравилось вот это: "...ни в коем случае не
следует отказываться от одного важного вида спорта, на который к
сожалению и в нашей собственной среде иногда смотрят сверху вниз,
-- я говорю о боксе. В кругах, так называемого, "образованного"
общества приходится слышать на этот счет совершенно невероятные
глупости. Если молодой человек учится фехтовать и затем целые дни
занимается фехтованием, это считается чем-то само собой разумею-
щимся и даже почетным. А вот если он учится боксу, то это кажется
чем-то очень грубым. Спрашивается -- почему? Мы не знаем никакого
другого вида спорта, который в такой мере вырабатывал бы в
человеке способность наступать, способность молниеносно принимать
решения и который вообще в такой мере содействовал бы закалке
организма." (ч. II, гл. II) На мой взгляд, Гитлер напрасно
игнорирует то обстоятельство, что при занятиях боксом получаешь
слишком много ударов в голову и это оказывается во вред здоровью
и умственным способностям.
Ленин всегда подкупал меня своей целеориентированностью и
своей энергией. Этакий маленький живчик, заводящий всех
окружающих. Ехидный, грызущий, будоражащий всех. Скромняга и
бессребник. Единственный костюм, две рубашки да синяя тетрадь --
будущая книга "Государство и революция". Правда, если "Майн
кампфом" я зачитывался, то у Ленина мне не удалось найти ни одной
столь же захватывающей крупной вещи. При всем уважении к Ленину
как революционеру, читать я его не в состоянии: почти все его
вещи -- на злобу давно ушедшего дня, а его попытки склепать
что-то обобщенное пробуждают во мне лишь сожаление и досаду. Но
этому, как водится, легко найти оправдание: Ленин писал не на
века, а именно на потребность текущего момента, и в момент, для
которого его писания предназначались, они наверняка
воспринимались как высокий полет мысли.
* * *
Ленин не был чужд возвышенных движений души, но мог и не
стесняться в выборе средств. Сочетание двух этих качеств дает
шанс пробиться в великие деятели. Отсутствие хотя бы одного из
этих качеств лишает указанного шанса начисто.
* * *
Я охотно признаю, что мое снисходительное отношение к Ленину,
Сталину, Гитлеру и прочим выдающимся чудовищам мировой истории
вызвано стремлением противоречить большинству. Надо только
уточнить, что мое стремление противоречить, в свою очередь,
вызвано не желанием быть особенным, а отвращением, которое я к
этому большинству испытываю.
* * *
Мне смешно, когда Ленина уличают в том, что у него якобы были
любовные отношения с Инессой Арманд и что он даже "сделал" ей
ребёнка; что, помимо этого, вождь мирового пролетариата якобы и
в публичные дома заглядывал и т. д. В области физических влечений
Ленин был вполне нормальный человек и вдобавок никогда не выдавал
себя за образец поведения. И сифилисом он заболел наверняка не
нарочно. И если в самом деле ходил в публичные дома, то ведь,
конечно, не для того чтобы устраивать там поджоги, а для того,
чтобы удовлетворять естественную потребность, которую в другом
месте удовлетворить был, возможно, не в состоянии, а зазря
мучиться не хотелось. Попрекать же человека тем, что от него
родился ребёнок, -- это и вовсе глупо, если женщина претензий не
предъявляла.
По-моему, посещение публичных домов вешают на Ленина те, кто
в своё время сильно огорчался отсутствием этих самых домов в
Советском Союзе. Людям обидно было: сам ходил, а других лишил
радости.
Что же касается сифилиса у Ленина, то это не более дискредити-
рующая болезнь, чем, скажем, туберкулёз у Чехова. Кстати, сифили-
сом можно заразиться не только половым путём, а туберкулёз можно
подцепить, среди прочего, при половом контакте. Действительно
дискредитирующая болезнь -- это, к примеру, геморрой. Или рак
лёгких как результат курения.
Ещё я читал (у Г. Климова?), что Ленин сдавал царской охранке
своих конкурентов. Фамилии, конечно, не называются (значит,
сдавал совсем: с концами). Впрочем, если и действительно кого-то
сдавал, то, возможно, так надо было: наименьшее зло и т. п.
Вообще, разоблачениям в стиле Григория Климова грош цена: час-
тью выдумано, частью преувеличено, частью вырвано из контекста и
вдобавок отражает глупую веру серых людишек в то, что можно
делать омлеты, не разбивая яиц; что действительно великих людей,
в отличие от серых людишек, судьба избаваляет от появления
скелетов в шкафах, и что рискующие и надрывающиеся ради общего
блага великие личности должны мучить себя ещё и аскезой.
...Чтобы сделаться тем спокойным, терпеливым
человеком в труде и опасности, каким мы
привыкли видеть русского офицера.
Л. Н. Толстой. "Севастополь в августе
1855 года".
Поручик Ржевский из популярных анекдотов был всегда симпатичен
мне своей детской прямолинейностью, правдивостью, беззлобностью.
Дитя природы, не испорченное условностями цивилизации. У меня
с ним так много общего. Мы даже ходим в одинаковом звании:
я -- такой же вечный поручик, поскольку той армии, в которой я
получил свои погоны, давно уже нет. Но как человек он в целом
лучше, чем я. Единственное, чем я отличаюсь от него в положитель-
ную сторону, -- это моя воздержанность в отношении алкоголя.
Он не подлец. Он хороший товарищ. Он никогда не употребляет
"плохих слов" просто так, но лишь к месту, и они ложатся точно и
незаменимо. С женщинами он мил и непосредственен. Он не позирует
и не хвастается. Он не блестит талантами и не отягощается
псевдознаниями. Без князеандреевских заскоков, в бою он будет
также непосредственен, невозмутим и легок, как с женщинами и на
товарищеской пирушке. Трудяга войны, один из многих безвестных
героев, ковавших победы своей не щедрой на благодарности Родине.
* * *
Быть таким, как поручик Ржевский, -- это вполне достаточно,
чтобы идти по жизни с незапятнанной совестью. Душа России --
армия, душа армии -- Ржевский.
Какой-то размашистый литературовед тиснул книжку "Федин и
Запад". Был долгий период, когда она часто попадалась мне на
глаза в одном букинистическом магазине. Может, и недурственная
книжка -- не знаю. Но меня задевала дерзость названия: с одной
стороны -- какой-то коммунистический писателишка Костя Федин,
с другой -- целая цивилизация, хоть и скверная. К текущему дню я
уже сам достаточно заматерел и разошелся, чтобы снисходительно
соотносить себя с Западом. Итак: "Бурьяк и Запад". Или: "Бурьяк
против Запада". Но лучше первый вариант, потому что местами я ЗА
Запад: я вполне корректный мизантроп и ненавижу не всё подряд,
а выборочно и обоснованно.
Мне не нравится в Западе то, что ему самому в себе очень
нравится. Западный сервис изощряется в заботах о клиенте, и всех
это умиляет до крайности. А если клиент не имеет проблем, то у
него их отыскивают: такие, о которых он и не догадывался. Фирма,
не заботящаяся о клиенте изо всех сил, проигрывает в конкурентной
борьбе. Ах, как это замечательно! Правда, в результате этого все-
сторонне ухоженный клиент теряет способность переносить диском-
форт и обеспечивать себя самостоятельно, и когда система всесто-
ронней заботы дает где-то сбой, он мрет, как муха.
Западоид уверен, что в любом сортире его будет ждать туалетная
бумага и мыло; что в любой гостинице он найдет полотенце и
холодильник; что в случае пожара в этой гостинице сработает
надежная система защиты, а если не сработает, то доблестные
пожарники своевременно и безопасно эвакуируют его из здания.
Когда пожар действительно случается и пожарники не справляются
с работой, это беспечное дитя комфортной цивилизации задыхается
в дыму или прыгает с пятидесятого этажа.
А ещё у западоидов есть до крайности гнусная манера не ставить
года издания на титульных листах книг. Выгадывают, чтобы было
легче сбывать залежалую макулатуру. Негодяям приходится, правда,
ставить год их дурацкого Copyright-а. Но, скажем, в начале XX
века даже Copyright-ов не ставили. Вообще говоря, за такое надо
бить морды.
* * *
Западоид тратит кучу денег на то, чтобы облегчить себе жизнь,
потом -- если она окажется слишком лёгкой -- тратит кучу денег
на то, чтобы снова затруднить её (но уже в других формах), потому
что от недогрузки организма начинаются проблемы со здоровьем. А
если он не тратит кучи средств на затруднение жизни по-новому,
то тратит её на то, чтобы лечиться от последствий недогрузки (или
внезапной перегрузки), хотя можно было просто изначально не
облегчать себе жизни: меньше пользоваться машинами, больше --
руками и ногами.
* * *
Если попросить европейца поскорее назвать великого ученого,
он почти наверняка скажет: Эйнштейн. А если попросить назвать
великого художника, это почти наверняка окажется Пикассо.
Великий злодей -- непременно Гитлер. Великий писатель -- Лев
Толстой. Эта манера втискиваться в простые схемки и торчать
в них всю жизнь -- отличительная особенность западоидов. Можно
сказать, видообразующий признак. Про либеральную демократию
вам непременно напомнят высказывание Уинстона Черчилля, что
демократия -- это плохая политическая система, но другие
системы еще хуже (что-то в этом роде: я не западоид, поэтому
в точности вспомнить не получается). А если ты изобразишь на
лице хотя бы тень сомнения, на тебя посмотрят сверху вниз с
презрением или жалостью.
* * *
Их выдающиеся технические достижения в некоторых областях и
есть их главная проблема: многие из этих достижений таковы, что
отнимают у человека необходимость напрягать какие-то его способ-
ности, а значит, ведут к деградации. А если эти достижения не
ведут к деградации человеческих способностей, то хотя бы отравля-
ют окружающую среду. В крайнем случае хотя бы ведут к сокращению
запаса природных ресурсов.
* * *
В определенном смысле я -- варвар. И я упиваюсь этим своим
варварским состоянием и хочу в нем оставаться всегда. Меня
тошнит от утонченностей этикета, от прилизанных причесок,
выглаженных рубашек, сверкающих ботинок.
* * *
Я подозреваю, что некоторые отечественные придурки любят
бывать на Западе из-за того, что им нравится, как их трясут
таможенники; что можно потереться об иностранцев; что кто-то
может принять за иностранцев и их самих. Они вырастают тогда в
своих глазах до фигур европейского уровня. Почти немцев или
французов. В крайнем случае, каких-нибудь чехов.
Мне с детства внушали, что Октябрьская социалистическая
революция -- это величайшее событие в человеческой истории,
а выдающийся революционер Владимир Ильич Ленин -- гений,
благодетель человечества и недостижимый образец для всех.
Потом "столпы общества" решили, что революция была большой
ошибкой, а некоторые писатели даже стали публиковать книжки о
том, что революционеры -- это вообще в большинстве своем выродки.
Может быть, я выродок, а может, просто не способен к развитию
своих взглядов, но я всё еще революционер. Другие уже остыли, а
я нет. Иными словами, я считаю, что если в обществе мне живется
скверно, как я ни стараюсь быть хорошим и соблюдать деклариро-
ванные им правила, значит, скверным является общество, а не я.
А если так, надо это общество радикально улучшать. И если оно
само не хочет становиться лучше, значит, надо его заставить.
Не для того, чтобы эта серая масса вырождающихся двуногих
животных жила счастливо (быть подолгу счастливым -- вредно),
а для того, чтобы я сам перешел от неблагоприятного состояния
большой хреновости к благоприятному состоянию хреновости уме-
ренной, и чтобы из-за глобальной катастрофы природопользования
лично мне не стало в будущем еще хреновее, чем сейчас.
Если в существующей социальной системе для меня не находится
хорошего места, то к черту эту систему. Революция -- это не
обязательно много разрушений и невинных жертв. Невинные жертвы и
разрушения бывают в большом количестве только тогда, когда
революцию делают какие-нибудь выродки или когда ее слишком долго
не делают.
Вы угадали, сволочи: я из тех, кто любит ходить в атаку; для
кого сверкание штыков в наступающей цепи солдат -- самое
возбуждающее зрелище. Меня в детстве заставляли учить: "Чем
триста лет питаться падалью, лучше раз напиться живой кровью. А
там -- что бог даст!". И еще: "Прожить надо так ... чтобы можно
было сказать: на красном знамени революции есть капля и моей
крови". Написано было лучшими из людей. Хорошо написано. Я
согласен с этим всецело. Такой подход вполне соответствует моему
психическому типу, моему гормональному складу. Мои любимейшие
стихи во всей русской поэзии:
Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды,
От финских хладных скал до пламенной Колхиды,
От потрясенного Кремля
До стен недвижного Китая,
Стальной щетиною сверкая,
Не встанет русская земля?
Мой любимейший эпизод во всем мировом кино -- атака Багратиона
под Шенграбеном в фильме "Война и мир" Сергея Бондарчука. Я не
люблю ни Бондарчука, ни его фильма, ни даже Толстого, но за этот
эпизод я прощаю им всё. Багратион выходит вперед, достает шпагу,
говорит "с Богом!", и за ним весь русский строй, тщательно
выдерживая шаг, движется навстречу смерти и славе. Меня радует,
что я такой не один: по крайней мере, был еще Бондарчук, который
этот эпизод снимал. Похожая сцена есть также в его фильме "Они
сражались за Родину": наши устремляются в атаку, и сверкают штыки
на солнце. Смерть в атаке -- прекрасная смерть! Господи, дай мне
такую -- не хуже. Чем становиться маразматиком, а также видеть,
как превращаются в маразматиков жена, друзья, родственники, я
предпочел бы погибнуть в бою. Я верю: мой час придет. У России
хватает войн, и я дождусь своей. Вот только допишу еще несколько
книжек и отомщу нескольким выродкам. Терпеть не могу кого-то
хоронить -- значит, пусть хоронят меня. Правда, имеется одно
существенное препятствие реализации этого замечательного плана:
не за ваше же поганое общество мне умирать. А умереть мне хочется
непременно за что-нибудь значительное -- иначе не будет никакого
удовольствия.
* * *
Тем, кто позволит себе на основании вышесказанного приписать
мне суицидальную наклонность, я загодя отвечу, что они демагоги
и плохие аналитики, а может, и вовсе дегенераты. Я не из тех,
кто вешается, -- я из тех, кто вешает. Я просто недожравший,
недолюбивший, недопутешествовавший, недотворивший субъект,
который все еще не сдается, а дегенераты, садисты, латентные
самоубийцы -- это, скорее, вы, мои милые критики.
Возврат в оглавление