Хам делает гадости окружающим, даже не замечая этого. А может,
и замечая -- и даже испытывая от этого удовольствие. Он пачкает,
шумит, воняет, создает вам угрозу своей собакой или своим автомо-
билем. Далеко не всегда удается выявить, кто гадит или шумит по
ночам в вашем подъезде, но даже если вы поймаете негодяя за руку,
вы ничего не сможете против него сделать: или доказательств не
будет, или милиция не захочет заниматься вашей мелочью. Ей непре-
менно нужно что-то вроде убийства, и если вы начнете понемногу
убивать хамов в своем окружении, она вами как раз и займется!
Посредством милиции трудно бороться с хамами еще и потому, что
она сама состоит в своей значительной части из хамов.
Не всегда есть возможность избить хама. И опять же, если вы его
изобьете, преступником из вас двоих сделают сами знаете кого. К
тому же недобитый хам будет вам мстить, а это очень легко, если
узнать, где вы живете. А узнать не проблема, особенно если вы
напишете на хама заявление в милицию. Кстати, очень возможно, что
в милиции вас встретят почти такие же хамы. В общем, хам по боль-
шому счёту безнаказан. Вдобавок у него есть друзья -- естественно,
тоже хамы -- так что вам всегда будет противостоять целая свора
тупого агрессивного хамья, которое не задаётся философским вопро-
сом, сколько щёк разворотить ближнему за просто так.
* * *
Хам может быть очень ласков с теми, кто ему нужен. Этим он вво-
дит в заблуждение добропорядочных людей. Распознать хама бывает
непросто -- если знакомство с ним не начинается с его хамской
выходки. Надежный признак хама -- безразличие к общественным
интересам (если только он не выбрал себе в качестве способа
зарабатывания на жизнь создание видимости служения им).
* * *
Почему я не смог бы дружить с Владимиром Высоцким? Да хотя
бы потому что он доставал соседей ночным шумом. Окажись я его
соседом, я бы его ненавидел. Когда я засыпаю близко к полуночи,
а в доме кто-то все еще где-то стучит или топает, я говорю:
"Пусть сдохнет тот, кто это делает! Или хотя бы ноги себе
поломает."
Когда они моют полы, они частично просто размазывают грязь.
Когда они подметают полы или асфальт, они частично просто
поднимают пыль в воздух -- чтобы она осела на участках других
уборщиц, а также в легких прохожих. Грязь и пыль, которую они
убирают -- в значительной степени их собственные или произве-
денные такими же, как они. Я как-то застукал на платформе в метро
тетку вульгарного вида, которая пыталась пристроить свой яблочный
огрызок возле колонны. Когда я высказал ей свое возмущение, она
стала орать, что сама работает здесь уборщицей.
Их половые тряпки бывают настолько вонючи, что после их так
называемой уборки в помещении некоторое время стоит запах гнили.
Особенно их тянет заниматься подметанием в то время, когда
это причиняет неудобство наибольшему числу людей: во дворах --
в шесть часов утра, когда большинство обитателей домов еще
хочет спать; на автобусных остановках -- когда там скапливается
масса людей. К тому же, у многих из них внешность уродливая, а
голоса пронзительные, вульгарные и противные.
Конечно, бывают исключения. Несколько таких случаев я наблюдал
самолично. Вообще, я считаю, чураться грязной работы -- то же,
что в бою прятаться за чужие спины. Мне случалось работать и
мусорщиком.
* * *
Уборщики, врачи, полицейские, пожарные и всякие спасатели --
те, кому приходится подметать в широком смысле: устранять неиз-
бежные последствия всяких дурацких свобод. Я, кстати, бы не смог
работать уборщиком даже за большие деньги: я непременно начал бы
высматривать и убивать уродов, бросающих мусор, и моей уборщицкой
карьере был бы скоро положен конец.
В каждом возрасте люди противны по-своему. Но самый противный
возраст -- с 15 до 20. В этих летах они еще слишком глупы, но
уже достаточно развиты физически и к тому же обычно перегружены
половыми гормонами. Смешение этих качеств дает, как правило,
отвратительный результат.
Они очень торопятся стать похожими на своих дегенератов-папашек.
На иного смотришь: нет ему еще и восемнадцати, а на физиономии
уже угрюмость, и походка как у изнуренного жизнью алкаша. Их речь
напоминает собачье гавкание или лошадиное ржание. Их вялая манера
двигаться как если бы с хроманием сразу на обе ноги заставляет
подозревать у них геморрой, потертость в паху или какую-нибудь
другую болячку в нижней части туловища. Любой из них по-отдель-
ности вызывает неприязнь, а когда они сбиваются в кучу, тогда
становятся просто невыносимыми. Я их боюсь. Каждое новое
поколение этой поганой поросли оказывается все более ущербным
интеллектуально, нравственно и физически (общая деградация
человечества заметна прежде всего на его молодежи). Эпизодически
у меня случаются с ним стычки -- когда я не выдерживаю их
глупости и наглости и пытаюсь ставить на место самых зарывающихся
из них.
О, эти вступающие в жизнь тропою хамства и никогда еще не полу-
чавшие за это по мозгам! Их пьянит уже одна лишь собственная
дерзость. Они чувствуют себя хозяевами этого мира, вольными
гадить, где им вздумается. Будучи реалистом, я не могу обещать
тяжелой воспитательной зуботычины каждой встречной прыщавой
физиономии, но, по крайней мере, в моих мечтах (виртуально,
астрально) я стараюсь выполнять свой общественный долг целиком.
В метро они, усаживаясь на диваны, максимально раздвигают
свои нижние конечности -- как будто страдают опухолью мошонки или
дают понять, какие у них огромные репродуктивные органы. Я всякий
раз с трудом удерживаюсь от того, чтобы врезать им промеж ног
носком ботинка -- так, чтобы от их вопля всем заложило уши. Если
я когда-нибудь сорвусь с предохранителя и начну гонять дегенера-
тов, то раздробление половых органов какому-нибудь прыщавому и
волосатому недоноску, развернувшему свой циркуль в общественном
месте, наверное, будет первым, что я сделаю.
Они носят кепочки козырьком назад -- наверное, стремясь демон-
стрировать таким образом свой нонконформизм. Как нонконформист
дальше некуда, озабоченный тем, чтобы скрыть эту свою особен-
ность, а вовсе не тем, чтобы ее выпятить, я не могу не думать,
что их дурацкие кепочки задом наперед, скорее, свидетельствуют об
абсурдистском и извращенческом складе ума и, может быть, даже о
склонности к гомосексуализму. Это даже хуже, чем не застегивать
ширинки или не завязывать шнурков на ботинках: это примерно то
же, что надевать правый ботинок на левую ногу или держать вилку
за тот конец, где зубцы. По-моему, их нонконформизм и без кепочек
вполне проявляется в том, что они орут в общественном транспорте,
крутят громкую музыку, везде оставляют после себя след из мусора,
плевков и мелких разрушений. Если им не нужен козырек, пусть
надевают береты -- впрочем, тоже идиотский головной убор, с
которым по идиотизму может сравниться только пилотка или фуражка
с особо высокой тульей. (Популярность кепочек козырьком назад,
беретов, а среди военных -- фуражек с высокой тульей -- еще одно
печальное доказательство того, что большинство человеческой массы
составляют дураки, извращенцы и абсурдисты.)
Когда у сопляков отрастают писюны, начинается публичное щупание
"тёлок" -- на улицах, в подъездах и общественном транспорте.
Слово "тёлка" вполне подходит для малолетних недоумков женского
пола. "Тёлка" -- глупое, похотливое, нагловатое создание,
уверенное, что мир существует для того, чтобы оно могло плевать
на него шелухой от семечек.
Если я всего лишь человеконенавистник, то почти всякий, кто
держит большую собаку в городской квартире, -- дурак, или хам,
или сволочь, или всё вместе (какая из этих характеристик подходит
ему больше, пусть выбирает сам). Мало того, что большие собаки,
даже не будучи бешеными, вполне могут сильно напугать или даже
загрызть какого-нибудь ребенка (хочется, чтобы это всегда был
ребенок другого собачника либо, на худой конец, курильщика или
автомобилиста), они еще громко гавкают и срут где попало. Всякого
собачника, встречающегося мне на улице, я хочу расстрелять на
месте заодно с его собакой: сначала его, а потом собаку или
наоборот.
Однажды, много лет назад, я прочел возмущенную статью о том,
как милиционер застрелил чью-то собаку, которая бросилась на
него, когда он проходил по стадиону. Наверное, ему потом очень
досталось. Мне хотелось найти героя и высказать ему свою благо-
дарность, но я не нашел для этого времени, из-за чего меня до сих
пор терзает совесть.
* * *
Если выводить собаку на улицу в наморднике, то от неё ведь
никакой радости: никто от тебя не шарахается, никто не смотрит
с опаской и ненавистью.
Присмотритесь к физиономии владельца большой собаки: вы разгля-
дите на ней выражение злобы, жлобства, в лучшем случае глупости.
* * *
Одной шавки средних размеров бывает достаточно, чтобы держать
в плотно засранном состоянии не меньше 1000 кв. м. неубираемой
территории.
* * *
Нет, мне никогда не понять этой "жизни вокруг собаки". Хоть бы
они съедали ее напоследок, так нет же -- с почестями хоронят.
Если они так рвутся с кем-нибудь нянчиться, пусть заводят
детей. Но детей почему-то становится всё меньше, а больших
злобных собак -- всё больше. Впрочем, неизвестно еще, что хуже --
когда у дегенерата рождается ребенок или когда у него появляется
злая собака. Наверное, совсем неплохо, если ребенок и собака
появляются вместе: собака загрызает ребенка, хозяин убивает
собаку, потом впадает в депрессию и вешается сам.
Разумеется, есть масса людей, которым покажется, что я невыно-
симо жесток и где-то даже абсурден. Рекомендую им обдумать это
обстоятельство еще раз после того, как чья-то собака напугает их
собственное чадо. А ведь она еще может и укусить. И не только
ребенка. И не только за ногу.
* * *
Кстати, я не склонен содержать в своем жилище животных и расте-
ния, потому что не хочу никого мучить: ограничивать рождаемость,
уничтожать избыток населения и т. п. Пусть мучаются без меня.
А избыток улиточного населения из моего аквариума отправляется
прямиком на историческую родину -- в пруд. Я подозреваю, что мои
улитки меня очень любят, и если я немного еще держусь, то разве
что их молитвами.
* * *
Ещё одна сторона собачьей проблемы: собачки любят бросаться на
бегающих. Потенциальные места для бега -- парки, пустыри, приго-
родные леса -- как правило, настолько засобачены, что на них без
пистолета лучше не показываться. А бегать по кругу на стадионе
могут только туповатые спортсмены, да и то за деньги. Отсюда --
выбор: или собачники, или здоровье народа.
Для того, кто едет в легковом автомобиле, вероятность погибнуть
в дорожной аварии примерно в 100 раз выше, чем для того, кто едет
в автобусе. Я всегда с радостью вспоминаю этот факт, когда вижу
за рулем какого-нибудь особенно наглого придурка. С большим
удовлетворением я воспринимаю всякую очередную телевизионную
новость о том, что какой-нибудь известный выродок разбился на
своей машине. Пусть они и дальше убивают друг друга. Огорчает
лишь то, что иногда они еще и давят ни в чем не повинных
прохожих.
* * *
Жалкие личности, в глубине души сознающие свою ничтожность,
хотят иметь видимые знаки жизненного успеха, отчаянно стремятся
убедить себя и других в том, что у них "всё путем". А какие еще
могут быть знаки? Перья на голове, расшитый золотом камзол,
перстни на пальцах? Но золото, брильянты и даже перья вполне
могут быть и поддельные, общедоступные, хотя и очень похожие на
настоящие, так что этим не выделишься. Еще может быть красивая
молодая жена, но жену с собой всюду таскать не будешь. Кроме
того, красивая и молодая может наставить рога. А еще ведь надо
куда-то деть старую, потому что она тоже хочет хорошо жить и без
борьбы не сдастся. Так что для некоторого диапазона доходов
автомобиль как символ успеха незаменим.
Плебею без автомобиля очень трудно доказывать себе и другим,
что он -- не совсем пустое место. Опять же, автомобилизированному
дураку есть чем занимать свободное время: если не чинит своей
железки сам, то хлопочет, чтобы чинили другие. Да и государству
это в радость, потому что дурак меньше пьёт, а больше с машиной
возится и дополнительные налоги платит. А что ресурсы транжирятся
и окружающая среда загаживается, так есть ведь надежда, что
учёные успеют придумать какое-нибудь спасение ещё до того, как
человеческий мир окончательно рухнет.
* * *
С некоторыми из автомобильщиков, курильщиков, собачников и
прочих неправильно ведущих себя граждан мне приходиться
здороваться, то есть желать им здоровья. При этом я вынужден
собирать всю свою снисходительность и убеждать себя, что каждый,
а не только я, имеет право на недостатки. И разве кто-нибудь это
оценил?!
* * *
Что может один невыдающийся человек, то смогут вполне и многие
другие. Если я легко обхожусь без личного автомобиля, то без него
наверняка обойдется огромная масса людей.
В своих вонючих курилках они сговариваются против нас, некуря-
щих (а мы потом удивляемся их осведомленности, скоординирован-
ности, спаянности). Об этом проболтался еще Артур Конан Дойл
("Открытие Рафлза Хоу", гл. II): "Но ведь известно, что все
курильщики на свете как бы принадлежат к одному братству, подобно
масонам, и тут уж рушатся всякие социальные перегородки."
Благодаря этому курильщики в среднем успешнее делают карьеру --
несмотря на свой кашель -- и потом воняют с больших должностей
своим абсурдизмом на все общество.
Я уверен, что если кто-то наберется терпения заняться социоло-
гическим исследованием курильщиков, то обнаружит значительную
корреляцию между курением, держанием большой злой собаки и
владением автомобилем. Причина -- в том, что все это обычно идет
из одного корня -- пренебрежения к окружающим, стремления "взять
от жизни побольше", недостаточного развития инстинкта самосохра-
нения и нехватки здравого смысла.
Много ли вы встречали курильщиков, которые прежде, чем зажечь
сигарету, интересовались, на кого пойдет дым? Много ли вы встре-
чали курильщиков, которые, докурив сигарету, искали бы, в какую
мусорницу бросить окурок?
Как я ни уворачиваюсь, им все равно раз за разом удается дох-
нуть на меня своей мерзостью. Меня особенно раздражает их манера
сосать до последнего момента свою вонючую сигарету на остановке
общественного транспорта, потом бросать окурок под колеса, лезть
в салон и там выпускать из легких последнюю порцию никотиновой
отравы. Не приведи Господи оказаться в тесноте рядом с одним из
таких выродков. Из легких у них так смердит гнилью, что впору
надевать противогаз. Мне всякий раз приходится подавлять приступ
гнева, чтобы не устроить немедленную показательную расправу.
А упаси боже оказаться вместе с курящим чмом в разведке, в
одном бомбоубежище или на одном космическом корабле! Он будет
так доставать тебя своей отравой, что лучше сразу придушить его
во сне подушкой (а другим сказать, что он, наконец, загнулся от
своего никотина и что так будет с каждым курильщиком).
В боевых условиях, особенно в дозоре, боевом охранении и засаде
курильщики -- Божья кара: они своим дымом дают противнику знать о
себе и о вас, подсвечивают позицию, метят свои маршруты окурками,
а вдобавок из-за своей малой чувствительности к запахам могут
пропустить что-то важное. Зато их самих бывает легко почуять за
несколько метров, даже если они уже обкурились и просто смердят
из кустов своими гнилыми лёгкими.
Курильщик все время плюется (слюной, которая у него избыточно
выделяется, а также мокротами, образующимися в его нездоровых
"дыхательных путях"). Он болеет значительно больше тех, кто не
страдают дурным пристрастием к табачному дыму, а значит, в усло-
виях не совсем платной медицины он на них паразитирует. То, что
он отбрасывает копыта раньше некурящих, само по себе, конечно,
вовсе не плохо (поскольку отвратительных заразных стариков и без
того слишком много), но проблема в том, что перед тем, как
отправиться к праотцам, он оттягивает на себя весомую долю усилий
системы здравоохранения.
Курильщики так нежно заботятся об удовлетворении дурной наклон-
ности друг друга, что хочется избивать их уже за одно за это. А
как ловко они управляются со своими мерзкими курительными при-
надлежностями! Лучше бы они так же ловко манипулировали зубными
щетками.
Мне приходится напрягаться, чтобы сдержать приступ бешенства,
когда какой-нибудь сраный деятель, которого сраные телевизионщики
удосужились показать массам в качестве "выдающегося современника"
или героя дня, засмаливает свою сраную сигарету и пускает струи
дыма чуть ли не в сраный объектив телекамеры. Это, наверное,
должно означать, что он очень волнуется или что наоборот очень
раскован. На самом же деле это означает, что этому деструктивному
выродку плевать не только на свое здоровье, но также на общество,
которому таким образом вдалбливается мысль, что курение -- порок
незначительный.
Говнюка, бросившего в мир формулу "Курение опасно для вашего
здоровья", я бы медленно замучил в газовой камере, в которую
пускал бы табачный дым. Курение не опасно для здоровья, а
однозначно вредно, причем в немалой степени -- и не только для
курильщиков, но и для тех, кто имеет несчастье быть с ними рядом.
Манеру кропать эту фразочку на сигаретных пачках и на плакатах,
рекламирующих курение, я считаю ярчайшим доказательством гнусной
лживости и крайней гнилости вашего издыхающего общества. Ну что
после этого можно с вами обсуждать? Не иначе, ужасы нацизма.
Что же касается того, что курят положительные герои почти всех
фильмов, то, как я уже говорил, я сильно подозреваю, что
производители сигарет отстегивают продюсерам значительные суммы
за это дело.
* * *
Ну как бы это вам, курильщикам, подоходчивее объяснить,
насколько вы противны некурящему человеку? Вот как вам бывает
невтерпеж закурить, так мне бывает невтерпеж ударить вас за это
по голове большим камнем. Жизнь рядом с вами -- это регулярное
мучение, регулярный кровавый соблазн -- чуть ли не до видений
наяву.
* * *
Заслуживает ли курильщик того, чтобы пожелать ему сдохнуть? Я
думаю, заслуживает: даже если в результате моих пожеланий начнет-
ся массовый падёж курильщиков, от этого окажется больше пользы,
чем вреда, поскольку оставшиеся в живых поторопятся бросить свое
преступное занятие. А если не поторопятся, то будет тоже неплохо,
потому что планета давно уже нуждается в прореживании населения.
Конечно, кто-то может за что-то пожелать сдохнуть и мне, но,
во-первых, я, как мне кажется, менее докучлив, а во-вторых,
здоровье у меня покрепче, чем у среднего курильщика.
* * *
Я презираю в русском народе его (или "презираю русский народ за
его..." -- уж как хотите) нежно-бережное отношение к курильщикам,
любителям выпить и всякой (вариант: "всякой прочей") мрази.
Какой-нибудь хам может без очереди рваться к прилавку за пачкой
сигарет или бутылкой пива, и разные тетки и мощные отцы семейств,
стоящие за колбасой и сыром, с пониманием пропустят его вперед
себя. Какой-нибудь алкаш может грохнуться на улице, и его
немедленно начнут обхаживать две-три сердобольные клуши. А если
я попробую выпереть вонючего вшивого бомжа из автобуса, за него
немедленно кто-нибудь вступится. Христианнейший народ, мать вашу
растак.
* * *
Если медики прознают о глубине моей ненависти к курильщикам, на
свободе мне уже не ходить.
* * *
Разница между человеком курящим и человеком некурящим -- много
больше, чем, скажем, между потребляющим макароны и обходящимся
без оных. Закуривший индивид преодолевает важный порог, переходит
в другое качество: он становится тем, кто в состоянии пренебре-
гать собственным будущим и мнением окружающих ради текущего
нездорового удовольствия.
* * *
Почему курильщики умирают не так скоро, как можно было бы
ожидать? Единственно из-за своих перекуров. Некурящий человек
склонен работать без перерывов и таким образом теряет много
здоровья, а курильщик регулярно срывается с рабочего места,
потому что иначе не может. Вывод: некурящему следует тоже
регулярно срываться с рабочего места. А чтобы не вызывать этим
недоумения и недовольства у трудоголиков, надо делать вид, что
идёшь покурить.
* * *
Как бы красиво ни вещал курильщик о каких-нибудь высоких мате-
риях, моя первая мысль будет о том, что он даже не в состоянии
преодолеть свой очевидный и вполне преодолимый порок, а вот ведь
тоже берётся учить других, как им жить, думать, воспринимать
современность, историю и т. д. Рассуждения курильщика на сложные
темы, как правило, ущербны в каких-то существенных, но, возможно,
не очевидных вещах, а если кто-то не замечает этой ущербности, то
наверняка потому лишь, что ещё не вдумался или потому что в том
же ущербен и сам -- и лучше бы для начала попробовал бросить
курить (пить, хамить и т. д.). Если если курящий индивид старает-
ся выдать что-то особо ценное интеллектуального характера, у меня
к его продукту всегда меньше доверия, чем к продукту более само-
организованного человека.
Нет, я как раз вполне понимаю, что в современном деградирующем
мире человеку трудно удерживаться от всех навязываемых ему поро-
ков сразу, и хоть в чём-нибудь он наверняка допустит слабину, но
есть пороки неочевидные, спорные, мелкие, условные, а есть оче-
видные, бесспорные, крупные, безусловные. Такие, как курение, к
примеру.
Мне доводилось даже дружить с курильщиками, а не только поддер-
живать хорошие отношения с ними, но я всегда воспринимал их как
немного инвалидов (вроде безногих или чуть полегче) и старался не
обижать их своим высокомерием и не докучать им прущими из меня
соображениями по поводу наклонности курить, но меня всегда сильно
ОГОРЧАЛО то, что они делали, и я всегда из-за этого более или ме-
нее страдал морально, потому что был вынужден закрывать глаза на
нехорошие вещи, которые они мимоходом себе позволяли. Это почти
как принимать то, что лучший друг из каких-то сложных непонятных
соображений не считает зазорным выкрутить для себя лампочку в
подъезде.
На курильщика я всегда смотрю немного сверху вниз, кем бы он ни
был и что бы ни делал (это не столько из нормального желания хоть
иногда переживать своё превосходство -- действительное или мнимое
-- сколько из простой констатации различий в способности к само-
сдерживанию и самопринуждению). Разумеется, я далеко не всегда
даю это бедняге понять. Полагаю, действительная аристократия духа
вдобавок к тому, что не курит, не пьёт, не употребляет матерных
слов всуе, не играет в компьютерные игры и т. д., ещё и не
пыжится по поводу своего превосходства (кстати, малополезного в
карьере -- в отличие от наклонности посиживать в одной курилке с
прокопченным начальством). Само собой, непринадлежность к такой
вот аристократии -- это не личная трагедия (если не дошло до рака
лёгких и т. п.), а всего лишь проблема, зачастую поддающаяся
решению.
Разумеется, некурение не является ДОСТАТОЧНЫМ признаком высокой
степени здравомыслия. Но вот НЕОБХОДИМЫМ признаком этого оно, на-
верное, является очень даже.
Скажем, большой размер живота, дряблость мышц, слабость зрения
-- это тоже, как правило, следствия недостаточной способности
управлять собой, разбираться в причинах-следствиях, эффективно
расставлять личные приоритеты и т. д., но такие вещи хотя бы не
причиняют вреда другим людям, не ведут к возгоранию лесов, мусор-
ниц, амбаров, артиллерийских складов, танкеров и т. п.
Понятное дело, что нормальной частью человеческой жизни являет-
ся элемент самопожертвования, и табакокурение как средство акти-
визации психики может иногда выступать инструментом постепенного
самоуничтожения ради общества (или хотя бы ради семьи) и даже со-
провождаться бросанием окурков (затушенных!) в мусорницы, а не на
тротуар, но это путь лёгкий, общедоступный -- ПЛЕБЕЙСКИЙ.
Я считаю, что существенная и небезуспешная забота о собственном
телесном (ну, и психическом) здоровье -- необходимый признак
здравомыслия и адекватности мировосприятия, и не верю в полноцен-
ность интеллектуального продукта расхлябанных гениев.
Пусть моя личная философская система на основе идеи сдерживания
и простоватая (по-моему, она всего лишь без зауми и модных сло-
весных побрякушек), но она хотя бы предохраняет от абсурдного
саморазрушения, а также от дасаждения окружающим и причинения
ущерба среде обитания.
Им все время кажется, что в их компьютерах чего-то не хватает:
то быстродействия, то оперативной памяти, то какого-нибудь
ускорителя, то чего-нибудь еще. Они все время устанавливают и
переустанавливают какие-то программы, назначение которых чаще
всего состоит в том, чтобы заменить или дополнить какие-то другие
программы, которые им почему-то представляются недостаточно
хорошими. Между собой они общаются на идиотском жаргоне, причем
считается, что чем круче кто-то из них загибает, тем больший он
специалист. Из этого жаргона я ухватываю, боюсь, в лучшем случае
половину, хотя среди компьютерных абсурдистов и извращенцев я
прожёг лучшую часть своей трудовой жизни и некоторые из них даже
ошибочно считают меня своим.
Я заметил: чем "круче" компьютерщик, тем труднее добиться от
него толкового результата в какой-нибудь простой компьютерной
работе. Он либо отвлекается все время на свою любимую ерунду,
либо наворачивает излишества, чтобы испытать какой-нибудь новый
"инструмент", который на самом деле ему так же нужен, как третья
нога спереди.
Пример новостей из их дурацких профессиональных газет:
"17-дюймовый монитор будет к концу года стоить столько же,
сколько 15-дюймовый". Вот тебе на! Чудесное известие, заводящее
их на целый день! Они будут возбужденно обсуждать его в курилке,
радостно потирая потные от волнения руки. И с такого рода людьми
мне приходилось общаться почти каждодневно долгие годы! Почему я
теперь нередко мучаюсь от тоски? Да вот поэтому ...
Они так надрываются и так вызывающе трясут своими патлами, как
будто через них человечеству открываются какие-то великие истины.
Как будто при их активном участии всякий раз решается, быть или
не быть чему-то крайне важному. Как будто если они не поорут, то
общество окончательно погрязнет в мелочности, трусости, подлости,
лжи и прочей скверне, а во Вселенной недосостоится что-то очень
значительное. Им так хочется быть страдающими, трагичными, сата-
ничными, роковыми, отчаянными, стоящими у бездны. На самом деле
они лишь разболтанные, пустые, шумные говнюки, отравляющие моло-
дежь. К тому же гомики и наркоманы через одного. В лучшем случае
алкоголики и депрессивные эпилептоидные некрофилы с сифилисом
мозга и склонностью к половым извращениям.
Из всех недоумков для меня более-менее терпимы только
незамужние дуры, которых я устраиваю как мужчина. Если бы я был
мошенником или политиканом, меня бы безмерно радовала числен-
ность умственно неразвитых людей на просторах Отечества, но
поскольку я все еще цепляюсь (как дурак, ей богу) за возможность
кормиться творчеством, мне это обстоятельство несет почти одни
только неприятности.
Из всех разновидностей дураков я больше всего ненавижу дураков
энергичных. Откуда они берут свою энергию, я не знаю. Не исклю-
чено, что крадут у меня: мне ее всегда не хватает. Я всегда очень
быстро уставал, хотя не страдал никакими тяжелыми болезнями, не
таскал в себе глистов и вообще вел здоровый образ жизни. Я --
вечно опаздывающий, вечно проваливающий свои планы, вечно
переоценивающий свою трудоспособность, вечно загруженный по уши.
Они же -- свежие, как огурчики, -- всегда что-то крутят, строят
или ломают.
Некто А. П. Паршев написал неплохую в общем-то книгу "Почему
Россия не Америка", в которой справедливо указывает на то, что
вследствие холодного климата жизнь и хозяйственная деятельность
в России требуют гораздо более значительных, чем в США, затрат
энергии, поэтому при равных трудовых усилиях уровень жизни
в России никогда не поднимется до американского. Гражданин
Паршев, конечно, истинный патриот и проницательный экономист,
но, по-видимому, человек, не имеющий склонности к радикальному
творчеству. Поскольку в Америке огромные средства тратятся на
разные глупости и в России -- тоже, то если бы Россия избавилась
от некоторой части своих глупостей, Америка очень скоро перестала
бы годиться ей в подметки. Главная проблема России -- не ее
холодный климат, а ее закорузлые самоуверенные дураки. Почти
в любом деле главное препятствие успеху -- какой-нибудь недоумок
или целая толпа недоумков. Если одного-двух интеллектуально
ущербных иногда удается как-то переубедить, нейтрализовать,
обойти, то против целой толпы любой умник бессилен. Различные
конторы набиты дураками под завязку. Дурацкие уши торчат почти
из-за каждого начальственного стола.
У дураков голова забита прекрасными и почти неоспоримыми
истинами (мне бы такие!). Хуже того, у них на подобные истины
какой-то особый нюх. К примеру, я уверен, что никто дуракам не
внушал, что у американцев признаком вкусности яблок является их
червивость, а дураки сами подхватили эту максиму и распространили
в своей среде. Хотя, разве что у ее истоков стоял какой-нибудь
хитрый человечишка, у которого была трудность со сбытом червивых
яблок. О, я легко представляю себе американского (или американи-
зированного) дурака, который на рынке говорит торговцу яблоками:
"Мне б почервивее!" И я прямо-таки вижу лучистое выражение
радости на лице этого торговца. Но все-таки как, скажите, можно
верить в эту очевидную чушь?! Она ведь даже противоречит другой
дурацкой максиме: "о вкусах не спорят"! Неужто у меня с червяка-
ми всегда одинаковый вкус? И потом, ведь всем свойственно иногда
ошибаться и лениться, поэтому я вполне могу вообразить себе
червяка, который влез на неправильное яблоко, а потом поленился
перелезть на другое. А может, это была рассеянная и/или ленивая
бабочка, откладывающая яички: я ведь не знаю, кто там у них
принимает такие важные для меня решения!
После всего того, что высказали об ученых Эразм Роттердамский,
Артур Шопенгауэр, Фридрих Ницше, Александр Зиновьев, мне остается
почти что только поддакнуть. Самоуверенные дураки, нахрапистые
имитаторы, издерганные психопаты, безнадежные абсурдисты, в
лучшем случае хорошо воспитанные, но творчески малоспособные люди
-- доминирующий контингент в этой порочной среде, подтравливающей
остальное общество болезнетворными идеями.
А. Зиновьев различает науку и псевдонауку и утверждает, что в
научной отрасли преобладает псевдонаука, подавляющая науку и
паразитирующая на ней. Вполне понятно, что он имеет в виду, и по
сути он прав, но терминами он пользуется неправильно, что для
логика (каким он себя считает) очень нехорошо. Наука есть как раз
то, что он называет псевдонаукой: куча путаных и халтурных
измышлений разных ущербных личностей, слегка похожая на то, что
есть на самом деле. Настоящая, типовая, преобладающая наука. Если
почти все человеки называет это интеллектуальное дерьмо "наукой",
значит оно и составляет содержание понятия "наука". А то, для
чего Зиновьев хочет употреблять слово "наука", есть достижимый
лишь для очень немногих ИДЕАЛ науки -- противостоящий реальной
науке настолько, что по сути являющийся антинаукой.
Так называемый "научно-технический прогресс" -- продукт
деятельности так называемых ученых -- есть на 95% вырождение
человечества и разрушение среды его обитания.
* * *
Упаси меня Боже считать себя большим специалистом хоть в
чем-нибудь. Так, кое-что могу, но некоторые имеют способностей,
опыта и заслуг поболее моего (а некоторые только думают, что
имеют, и пребывают в счастливом заблуждении на свой счет). Если
вы попросите меня что-то делать, то я, конечно, буду стараться,
но выдающихся или хотя бы положительных результатов я гаранти-
ровать не могу. К счастью, мне не приходится выполнять работу,
ошибка в которой может привести к какой-нибудь катастрофе. Да я
и не возьмусь за нее никогда -- учитывая свою рассеянность и
прочие недостатки.
Половина сомнительно полезных новшеств распространяется через
старых ученых пердунов, которые опасаются конкуренции со стороны
молодых дураков и поэтому изо всех сил стараются выглядеть совре-
менными. Они до ужаса боятся проявить консерватизм. Они носятся
с какой-нибудь вздорной теорией или абсурдной компьютерной
программой и млеют от сознания своей передовитости.
Когда я слышу высказывания типа "доверьтесь профессионалам",
я всегда чувствую некоторое раздражение. А вот ни хрена вам!
Если бы я, как вы говорите, "доверялся профессионалам", меня бы
уже, наверное, не было в живых. Конечно, есть люди, которым можно
в чем-то довериться. Иногда даже приходится это делать. Но
доверяться кому-то в некотором деле только потому, что он в нем
"профессионал", значит делать опасную глупость. Конечно, надо
выслушивать его мнение и может быть даже давать этому человеку
немного поковыряться в ваших проблемах. Но воспринимать его не-
критично, или оставлять без надзора, или принимать его работу без
тщательной проверки нельзя никак. И что такое "профессионал"? Это
чудак, который уверен, что его мнение самое правильное, так как
иначе и быть не может, потому что если не его мнение, то чье же
-- ведь "профессионал" именно он. Вместе с профессией этот чудак
усваивает кучу устоявшихся нелепостей и обеспечивает их дальней-
шее процветание, поскольку они ему примелькались, и он не спосо-
бен обратить на них внимание. Его практический опыт ограничива-
ется одной узкой областью, и этому несчастному не с чем срав-
нивать и неоткуда делать заимствования. Его соображалка почти
атрофировалась, поскольку все, что он делает, идет по накатанной
колее. Сосредоточившись на одном деле, он мало что знает о разных
других делах, поэтому, налаживая что-то в своей "профессиональной"
области, он нередко портит что-то другое. Прочно усвоенный им миф
о "профессионалах" делает его самоуверенным и беспечным. Чем он
"профессиональнее", тем опаснее для того дела, в котором якобы
разбиается: односторонне развитый, он оказывается неспособным
проявлять умеренность, учитывать более широкий круг факторов,
чем тот, который непосредственно относится к его профессии. Если
он врач, то непременно выпишет вам кучу лекарств. Если учитель --
принудит вашего ребенка учить всякую ерунду и притом в огромном
количестве. Если военный -- будет думать только о том, как поско-
рее вовлечь государство в какую-нибудь войну. В общем, упаси
меня, Господи, от того, чтобы "довериться профессионалу" и тем
более упаси от того, чтобы стать "профессионалом" самому.
Вследствие того, что профессионал сосредоточивается на своей
профессиональной области, а вне ее имеет в лучшем случае какое-
нибудь примитивное хобби, он является опасным для общества не
только в сфере своей профессиональной деятельности, но и как
гражданин, поскольку мало что в обществе понимает, но при этом
имеет известность, репутацию толкового, состоявшегося человека
и уверенность в себе. Он, скорее всего, много зарабатывает, но
почти непременно тратит деньги на всякую ерунду, подавая тем
самым дурной пример другим людям. Но это мелочь по сравнению с
тем злом, которое он причиняет, участвуя в политике. Когда
разваливается какое-нибудь государство, я знаю, что без добро-
порядочных и очень передовых профессионалов там наверняка не
обошлось.
Люди не знают элементарных необходимейших вещей, скажем, о
профилактике пародонтоза или геморроя, а газеты забивают им
головы сплетнями о какой-нибудь беременной теннисистке.
Подавляющее большинство этих творческих кадров, зарабатывающих
на кусок хлеба в "средствах массовой информации" в условиях
рынка и "свободы слова" -- абсурдисты, опасные извращенцы,
людишки с недоразвитой совестью. Приличный человек вряд ли сможет
сколько-нибудь долго выдержать в их среде. Чтобы привлечь
внимание к своим опусам, они потакают самым гнусным человеческим
порокам, способствуя тем самым в огромной степени дальнейшей
деградации этого издыхающего общества.
Лишь только какой-нибудь подлец чем-либо отличится, про него
начинают дружно писать в газетах. Как же, народу ведь любопытны
пикантные подробности. Чем больше про подлеца пишут, тем выше
к нему массовый интерес. А чем выше к нему интерес, тем выгоднее
о нем писать. Таким образом какое-нибудь ничтожество в считанные
недели или дни вырастает до значительной фигуры. Хорошему чело-
веку трудно отличиться чем-нибудь пикантным, и получается, что
выпестованные СМИ герои -- подлецы через одного, а то и чаще.
Почитывающим газеты (посматривающим новости) людям прививается
мысль, что подлость -- это обычное дело, и через некоторое время
оказывается, что честность, смелость, самоотверженность не
отыскиваются и днем с огнем.
Какая-нибудь социальная зараза еще только начинает складываться
(и, может быть даже, не сложилась бы в полную форму и постепенно
зачахла), но либеральный журналюга уже тут как тут с телекамерой,
фотоаппаратом или хотя бы блокнотиком: выявит, выпятит, сгустит
краски, подведет теорию, рекламнет на всю отечественную ораву
праздных недоумков. Новая разновидность психических калек читает
в газетке (смотрит по "ящику") о себе и раздувается гордостью:
"Оказывается, мы и в самом деле не лишь бы какое дерьмо!" А после
рекламы к ним, конечно, подтягиваются "неофиты", и вот уже
слоняются по городу целые стаи уродов в новоизобретенном стиле и
таращатся на загаженный мир пустыми счастливыми глазенками.
Люди удерживались бы гораздо успешнее от пороков и глупостей,
если бы к этому их не склоняли каждодневно телевидение, радио,
газеты, уличная реклама и пр. Газетно-телевизионная братия на
50 и более процентов ответственна за массовую дебильность,
преступность и болезни. Население настолько приучено глотать
мерзости, что любое издание, которое рискнет представлять здравую
информацию, просто столкнется с отсутствием спроса.
В моем виртуальном концлагере должности говночерпиев (т. е.
ассенизаторов) закреплены исключительно за представителями этой
профессиональной группы -- по причине сходства сущностей,
с которыми те и другие склонны иметь дело.
Тихие мистики вызывают у меня жалость, а буйные и плодовитые
по литературной части -- отвращение. Мне легче вытерпеть
курильщика, чем мистика. Одного словоохотливого мистика бывает
достаточно, чтобы завонять и развалить какое-нибудь общественное
движение, не вполне определившееся с идеологией. Усилиями
трех-пяти способных мистиков можно нейтрализовать целую нацию.
Я поверю в существование Великих Посвященных, астрального мира,
всяких там чакр и даже эгрегоров, если увижу, что люди, которые
во всё это верят, получают какие-то явные преимущества помимо
непрошибаемой убежденности в своей правоте. Конечно, они могут
считать, что если бы они во всё это не верили, то им было бы еще
хуже или что всё лучшее у них впереди и что они получат явные
преимущества если не в этой, то в какой-нибудь следующей жизни,
но меня ведь таким калачом не заманишь. До сих пор мне вполне
удавалось более или менее убедительно объяснять всякие события
и обстоятельства без использования мистики. Достаточно правдо-
подобно объясняется без мистики и феномен вдохновения. И даже для
того чтобы пророчествовать, ничего таинственного не надо, а надо
всего лишь быть настроенным на более масштабную и более радикаль-
ную переработку восприятий, доступных каждому. Если же я все-таки
не прав, простите меня, Великие Посвященные: я ведь исходил из
лучших побуждений!
Уже нескольких хороших людей я проводил в мистицизм, как в
могилу. Ни один пока еще не вернулся.
* * *
Иногда бывает трудно определить: то ли ты мысли чьи-то прочел,
то ли будущее слегка подсмотрел, или же просто в твоем подсозна-
нии сопоставились несколько фактов и вылились в предсказание,
которое вскоре подтвердилось. В одном и том же скоплении пятен
можно увидеть различные изображения в зависимости от желания.
Иногда и мне кажется, что я чуть-чуть пророк или что меня ведут
по жизни какие-то сверхсущества, но что-то подсказывает мне, что
на этих объяснениях не следует сосредоточиваться. О, я тоже
испытываю сильный соблазн начать думать о себе как об особо
отмеченном природой и избранном свыше. Может быть, я не поддаюсь
ему в основном потому, что, поддавшись, я стал бы выглядеть еще
более странным. А может, всего лишь потому, что мои качества и
обстоятельства не располагают к тому, чтобы быть на виду. А еще
потому, что в таких делах слишком много развелось конкурентов. Но
нельзя исключать и противоположное объяснение: что-то настойчиво
подсказывает мне, что надо внимательнее прислушиваться к своим
мистическим чувствам или и вовсе отдаться им, а я -- ориентируе-
мый своей ленью, осторожностью и т. п. -- ошибочно принимаю это
за дурной соблазн.
В какой бы конторе я ни работал, всегда была проблема пользо-
вания общественным туалетом: после некоторых коллег туда было не
зайти. Поэтому я считаю, что культура использования задницы по
ее основному назначению является важнейшим компонентом культуры
личности и надежным показателем общего уровня этой культуры. Все
эти рафинированные очкастые учителя жизни, рассуждающие о морали,
совести, прогрессе, дискурсе, саморефлексии, -- пустозвоны и
абсурдизаторы общества, если они не в состоянии даже наладить
надлежащее функционирование собственной прямой кишки. И вообще,
я за сегрегацию по признаку умения пользоваться задницей. Все
общественные сортиры над делить на две группы: для умеющих
("аристократов жо..") и для неумеющих ("засранцев"). И пусть
неумеющие занюхивают пердёж друг друга и, сидя на унитазах,
размышляют о том, как много им еще тянуться до звания полноценных
людей. А чтобы все из них имели возможность освоить хотя бы азы
важнейших истин, в выделенных для них сортирах надо покрывать
стены и двери соответствующими лозунгами, инструкциями, крылатыми
выражениями и цитатами из классиков.
Всех обладателей писюна, носящих длинные волосы, я подозреваю
в гомосексуальности -- явной или латентной. А если кто-то из них
все-таки не гомик, то наверняка истерический психопат или разбол-
танная личность. (К этим же категориям я отношу и таскающих на
ушах серьги.) Помимо всего прочего, длинные волосы для мужчины
абсурдны -- поскольку затрудняют мытье и причесывание головы,
делают их обладателя более уязвимым в драке и более удобным для
вшей и блох. Сами волосатики могут думать о себе что угодно, но в
моей оценке их они из-за этой своей особенности всегда, мягко
говоря, недобирают значительное количество баллов. И обратите
внимание, какой я добрый и снисходительный: ведь я не назвал их
просто дегенератами и дерьмом.
Действительно, викинги были длинноволосые. Но сегодня длинно-
волосыми ходят по большей части хилые женоподобные мужчинки, а
не люди с характером и телосложением воинов.
Волосатость сильно коррелирует с абсурдным либерально-демокра-
тическим мировоззрением и физической дряблостью, хотя, конечно,
попадаются среди шибко заросших и "тарзаны" (зачастую это пляжные
жиголо).
Быть волосатым в обществе, в котором ВСЕ мужчины носят длинные
волосы (из-за несовершенства приспособлений для стрижки и т. д.),
и быть волосатым в обществе, где большинство мужчин стрижётся
коротко, -- это очень различные вещи: в первом случае ты не
выделяешься, во втором отчётливо видно, что у тебя что-то не в
порядке с головой.
В добрые старые времена, когда мужчины и женщины одинаково
носили длинные волосы, у мужчин волосы были всё-таки покороче,
чем у женщин, и иначе, чем у женщин, оформлялись, потому что в
тогдашних жёстких условиях быть похожим на существо другого пола
означало быть неполноценным. Вдобавок одевались мужчины и женщины
по-разному. Да и помимо одежды хватало всяких других признаков
мужского достоинства: меч на боку и т. п.
Волосатик -- добровольный гермафродит, согласный с тем, что в
некоторых ситуациях (на краю поля зрения, в полутьме, издалека
и т. д.) его будут принимать за женщину.
Какая бы физиономия ни досталась от родителей, всегда есть
возможность придать ей чуть более мужской вид. Соль в том, что
волосатая женоподобь не имеет такого желания.
Волосатые обычно водятся с волосатыми, стриженые -- со стриже-
ными. Если в компании просматривается хоть один волосатый, скорее
всего там будут и другие.
Женщин, которым нравятся длинноволосые мужичонки, надо подозре-
вать в латентном лесбиянстве.
У волосатых творческих личностей их креативный продукт получа-
ется неизменно с какой-нибудь чепухой, только она не всегда быва-
ет очевидной.
Особенно раздражает меня, когда волосистые напяливают на себя
что-нибудь камуфляжное и вообще армейское. Это же вроде самозван-
ства, как если бы кто-то подписывался "де Хрюкэн", будучи в дей-
ствительности просто Хрюкиным. Ведь ни в какой совремнной регу-
лярной армии волосатое чмо и дня не потерпят, а будет упираться,
так ещё и под дых такому "Че Геваре", возможно, врежут.
Как у махрового расиста присутствие одного единственного негра
в другом конце салона автобуса вытесняет из головы почти все
мысли, кроме двух ("какого чёрта этого чёрного сюда занесло?!" и
"день подпорчен") так приблизительно и у меня присутствие одного
единственного волосатика поблизости непременно вынуждает поду-
мать, что без него было бы много лучше и здесь, и вообще.
Я никогда не стану в очередь следом за волосатым, а в общест-
венном транспорте стараюсь, чтобы между мною и блохоносом ока-
зался кто-нибудь менее прихотливый. В магазинах я никогда не
обращаюсь к чересчур заросшим продавцам, а если они сами ко мне
цепляются, говорю "спасибо, не надо". Не то чтобы я шарахаюсь, но
как-нибудь потихоньку, неприметно, бочком я стараюсь оказаться
от них подальше. И я ведь не бью их и не оскорбляю персонально
(а только вообще).
Ради справедливости замечу, что такое же отношение у меня к
пирсингованным, сильно татуированным, неряшливо одетым, дёргаю-
щимся, слишком шумным, курильщикам, сквернословам и вообще
ненормальным с моей точки зрения. Это, так сказать, мои личные
мягкие санкции в отношении носителей того, что мне сильно не
нравится.
Государственная забота о многодетных матерях является образцом
государственного идиотизма, подрывом благополучия нации.
Во-первых, чтобы эту заботу оказать, надо что-то отнять у женщин,
имеющих по одному-два ребенка или только собирающихся стать
матерями. Некоторые из них могли бы еще кого-нибудь родить, но
если ресурсы отняты, то не очень разгонишься. Пусть отнимают и
немногое, но на чаше весов даже это немногое иногда может
приобрести решающее значение. Получается, одних принуждают
вымирать ради других, а это, мягко говоря, несправедливо.
Во-вторых, многодетными матерями чаще становятся женщины с низким
культурным уровнем, а то и вовсе дегенератки -- не способные даже
пользоваться противозачаточными средствами. Их детишки потом
долго мучают общество. В-третьих, даже если их культурный уровень
не очень низок, качество воспитания в многодетной семье не может
быть столь же высоким, как в умеренной. К тому же многодетный
родитель -- это абсурдист, дурак или бессовестный человек, то
есть так или иначе вряд ли способный дать детям должное
нравственное воспитание. В-четвертых, нелепо потворствовать
поведению, которое, если оно будет повторено многими, создаст
проблему перенаселенности и в конце концов приведет к катастрофе
природопользования или мировой войне за "жизненное пространство".
В общем, поощрять рождаемость надо, но лишь до некоторого
предела. А по превышении этого предела -- только выдача
бесплатных презервативов или даже принудительная стерилизация.
Женщин, желающих быть плодовитыми, как свиньи, надо направлять на
душеспасительные собеседования к психиатру.
Человека, читающего спортивную газету, мне всегда хочется
ударить по физиономии. Ногой. Наверное, у меня очень сдержанный
характер.
Я родился в тот год, в котором "самый сильный человек планеты"
Юрий Власов побеждал на так называемых Олимпийских играх в городе
Токио. Государство очень заботилось о здоровье и силе Юрия
Власова, и поэтому у него не доставало времени и средств для
того, чтобы обеспечить здоровьем меня, из-за чего мне потом
иногда приходилось чувствительно страдать. Зато Юрий Власов якобы
защищал честь этого государства. Правда, государство через
тридцать лет все равно развалилось с треском, а Юрий Власов стал
общественным деятелем и с высокой трибуны говорил много гадостей
про вождей этого государства, которые отнимали у меня хорошую
еду, чтобы ему хватало на спортивные тренировки, но говорил не
потому, что они отнимали у меня еду, а потому что они закрывали
любимые им церкви. (Наверняка его понесло на старости лет в
религию потому, что стала мучить совесть за паразитически
прожитую жизнь. Но будучи абсурдистом, он не смог придумать
ничего лучшего, кроме как переключиться с одной разновидности
абсурда на другую. А между тем, где-то снова голодали дети,
потому что государственные деньги уходили на содержание всё того
же Власова, теперь уже церкволюба. Иной присасывается к обществу
хуже пьявки и с годами только меняет способ сосания.)
Сейчас у меня нет времени заниматься серьёзно гимнастикой: на
это я в состоянии выделить в лучшем случае 40 минут в день, а за
такое время обычно успеваешь только разогреться. О том, чтобы
смыть после тренировки пот, и вовсе не может быть речи, и я,
наверное, иногда довольно сильно воняю, потому что женщины от
меня порой шарахаются (но не исключено, что тому есть и другие
причины). Полуторачасовую пробежку я могу позволить себе только
в выходной день. Иначе не получается: приходится слишком много
работать, чтобы выдающиеся спортивные сволочи могли каждодневно
тренироваться до упаду и ещё мыться после этого в душе, а вдоба-
вок получать огромные "стипендии" и премии и летать за мой счёт
за границу.
Меня всегда очень сильно раздражает, когда вякают о том, что
спортсмены "защищают честь страны". На это можно заметить, что
в 1970-х и 1980-х на так называемых Олимпийских играх больше
всего медалей собирали спортивные паразиты из СССР и ГДР --
двух государств, приказавших нам всем долго жить -- одно
в 1991-м, другое еще раньше.
И что это за "честь страны", особенно спротивная? Ее на булку
намазывают вместо масла? Или она как-то способствует увеличению
количества этого масла? Не иначе, может найтись какой-нибудь
глава государства, который подпишет с моей страной договор о
теснейшей дружбе и всестороннем первоочередном сотрудничестве
(к тому же себе в убыток) только потому, что ее футболисты очень
ловко закатывают в ворота мяч. Или какой-нибудь обыватель купит
товар из моей страны только потому, что боксеры из моей страны
хорошо настучали по головам боксерам из его страны? О, я понимаю,
"честь страны" -- это для внутреннего пользования: это чтобы
местный обыватель распирался от гордости за то, что ему так
повезло с родиной. Сотой части того, что тратится на спорт в этой
несчастной стране, хватило бы, чтобы "раскрутить" сотню таких
неприкаянных ("интеллектуальных бомжей"), как я, до уровня
всемирно известных светил мысли.
Вообще, почти про любую мерзость можно сказать много теплых
правдоподобных слов. А если при рассмотрении этой мерзости сильно
прищурить глаза, то эти слова даже могут оказаться искренними.
Только мерзость от этого не перестанет быть мерзостью.
Я согласен терпеть спорт как вредное развлечение для дураков --
коль скоро есть масса дураков, которые не могут жить без этой
забавы. Но я не согласен видеть в спорте нечто большее, чем
вредное развлечение для дураков.
В несчастной стране, которую я почтил своим появлением на свет,
спорт даже не "самоокупается", и таким образом государство просто
навязывает его своим гражданам за их же деньги -- преисполненное
уверенности в том, что совершает для них благое дело. Но если бы
он и "самоокупался", это отнюдь не было бы достаточным основанием
для его одобрения, потому что "самоокупается", к примеру, и
торговля наркотиками (и вообще самоокупание какого-то занятия в
узком денежном смысле имеет значение только для тех, кто задумали
от этого занятия кормиться, но не для общества в целом). Но если
какая-то глупость не только вредна для общества, но еще и опусто-
шает казну, то это глупость из глупостей.
Особенно бесят меня спортивные комментаторы. (В способности
вызывать мою ненависть конкурировать с ними могут только
протестантские проповедники.) Они несут свою ахинею с такой
бодрой, уверенной и, можно сказать, нравоучительной интонацией,
как будто речь идет об общепризнанных и несомненно важных и
полезных вещах, а не об извращенных порождениях некоторых
ущербных мозгов.
Кстати, в своей писанине я тщательно избегаю спортивных
выражений (а заодно автомобильских и карточных). А если они
где-то все-таки обнаружатся, я буду благодарен за то, что мне
на них укажут.
* * *
Связь спорта со здоровьем населения -- самая что ни на есть
отрицательная, хотя есть тьма охотников горячо уверять всех в
обратном. "Руководителям спорта" чихать на здоровье масс совер-
шенно. Нет смысла тренировать многих, чтобы выявить "перспектив-
ных": наиболее вероятные чемпионы видны сразу. Если ребенок хо-
рошо сложен, здоров, агрессивен, туповат, самоуверен, стремится
лидерствовать, ему для чемпионства остается только попасть в
дурные тренерские руки. Таким образом, массовый спорт сущест-
вует, скорее, для отбора выдающихся тренеров, а не выдающихся
спортсменов. Но если тренер стремится стать выдающимся, то ему
вовсе ни к чему куча подопечных (хуже того -- они будут ему
мешать!): ему нужен один "перспективный" недоумок и, может
быть, еще два или три про запас.
Для тренера чуть ли не единственный способ сделать карьеру
-- это кого-нибудь нравственно, а зачастую и физически покале-
чить, то есть подбить к попытке стать "великим спортсменом".
Впрочем, какой смысл разоблачать частности мифа, если порочна
уже сама его суть?
Разумеется, есть тренеры, которые, скажем, просто учат детишек
плавать. Я ничего против них не имею, потому что они уже не из
того поганого спорта, с которым я воюю. И они не сделают карьеры
в своей профессии -- разве что напишут книжку.
* * *
Какой-то там спортивный выродок "заработал" за год более
400 тысяч долларов. Об этом с умилением пишут в газетах. Выродок
поспешил купить дом во Флориде и свалить из родной страны. Срать
ему и на эту страну, и на ее газетчиков. Но об этом не пишут в
газетах. Между тем, какой-нибудь "мент", чтобы прокормить семью
и хоть немного почистить эту несчастную страну от дегенератов,
несколько раз за этот же год рисковал получить бандитскую пулю.
Но он не заработал и 4 тысяч долларов. А воскресным вечером после
изматывающей недели он, скромный герой, может быть, пялился в
телевизор, слушал с наивным восторгом трепотню про спортивного
выродка и даже млел от сознания того, что 400 тысяч могут
достаться за какую-то ерунду, скажем так, любому говнюку с улицы.
* * *
Тяга масс к спортивным зрелищам не так велика, как кажется:
если бы её не раздували настырной спортивной рекламой, она была
бы ещё меньше.
* * *
Я не знаю, какая доля затрат в обществе приходится на спорт,
но если бы вместе с этой долей соответственно сократили и мой
рабочий день, я смог бы немного больше заниматься гимнастикой.
Не возмутительно ли, что в русском языке (и не только в нем)
даже отсутствует симпатичное слово для обозначения человека,
который существенно заботится о своем здоровье и поэтому регу-
лярно нагружает свои мускулы? Не "физкультурником" же его назы-
вать!
Если КПСС к началу 1980-х была просто гнилым учреждением,
то ВЛКСМ -- гнилью гнили. Я застал расцвет и самороспуск этой
поганой организации, аппаратчики которой, по моему мнению,
состояли почти сплошь из бессовестных, наглых, лживых, бездарных,
шустрых подлецов. Хотя карьера была нужна мне позарез, мои
отношения с комсомольцами все время не ладились. Всякий раз,
когда я пробовал начать шустрить в комсомоле, через некоторое
время оказывалось, что от меня требуется что-то совершенно для
меня неприемлемое, предполагающее слишком большое лицемерие.
Может, я и пошел бы на такое лицемерие, если бы впереди опреде-
ленно "светило" что-то ценное, а не одна лишь слабая надежда
выбиться из нищеты.
Эти несчастные существа, не добирающие нормальных удовольствий,
отчаянно пытаются исправить положение, нагружая свои и чужие
барабанные перепонки. Мало того, что вся их музыка -- на один
мотив и обязательно с ударными инструментами (чтоб трясся весь
дом) -- они еще не крутят ее всю подряд, а то включают, то
выключают, как бы выискивая места, от которых кайф побольше. Чем
громче они делают звук, тем больше притупляется их восприятие,
тем значительнее недобор кайфа и тем сильнее им хочется увеличить
громкость еще.
Я думаю, что громкая музыка приятна этим наглым и подлым
личностям, среди прочего, тем, что является средством
безнаказанного досаждения нормальным людям.
Поскольку мне в жизни не очень везет, то где бы я ни жил, по
соседству всегда оказывался какой-нибудь выродок с звуковой
аппаратурой большой мощности. И так как пристрастие к громкой
музыке сильно коррелирует со склонностью к ночным бдениям,
а также с курением и пьянством, то каждый из этих дегенератов
приносил мне почти весь букет неприятностей, какие только можно
получить от соседей. Кстати, почти всем этим кайфоискателям было
уже далеко не 16 лет, а как минимум в два раза больше, так что
свойственной молодежи дуростью объяснить эти случаи было
невозможно.
С некоторыми из музицирующих говнюков я пытался бороться
посредством милиции, но это оказалось слишком хлопотно и
совершенно неэффективно.
* * *
Поскольку куда бы я ни пытался спрятаться от общества, меня
везде доставал какой-нибудь как будто делегированный им выродок,
я оказываюсь перед необходимостью сделать заключение, что если
существует что-то вроде судьбы или миссии, то моя наверняка
заключается в том, чтобы уничтожать слишком неполноценных.
Сколько я ни пытаюсь обмануть судьбу, я всегда упираюсь в одно и
то же: или я их, или они меня. Быть может, Господь на небе уже
теряет терпение в ожидании, когда я начну наконец делать то, за
чем он меня послал.
Протестантских проповедников я не переношу на дух. Православные
тоже абсурдизируют и без того дезориентированное население, но
протестантские -- много навязчивее, так что можно говорить уже
просто о наглости: причем не только по отношению к людям, но и
по отношению к Богу. Они все время лезут к Господу со своими
дерьмовыми заботами и подбивают других делать то же самое. Я не
уверен, есть ли Бог, но если бы он существовал, было бы, на мой
взгляд, просто неприлично беспокоить его разной мелочью. Что до
меня, то я молюсь только о своих детях. И никаких других просьб
-- чтобы не докучать высшему существу своей ничтожной персоной.
Молюсь на всякий случай: а вдруг Бог все-таки есть? А если Бога
и нет, всё равно не исключено, что мои молитвы как-то отражаются
на примыкающей ко мне части мира нужным образом. Вряд ли от них
много толку, так ведь я и не особенно усердствую.
Наживаясь на рядовых дураках в своих общинах, протестантские
проповедники смело демонстрируют им, как хорошо живут те, кто
правильно служит Богу. Охмуряемым недоумкам они тычут в нос
Библией с подчеркнутыми в ней местами и, нахально домысливая
Евангелия, доказывают, как способствует успеху в делах вообще
и росту доходов в частности эта чудотворная вера в Христа.
Недоумки, сбитые с толку проповедниками, без молитвы боятся
даже пристроиться на унитазе. На все проблемы у них единый
рецепт: Бог поможет, только не забывай молиться и платить
десятину своей церкви. А если еще не помог, значит, недостаточно
молишься или чем-то грешишь. Их мировоззрение сжимается до
сребника. Говорить с ними не о чем, ожидать от них чего-то
значительного бесполезно. Конечно, если бы не их неутолимое
стремление нести свою веру в массы, их вполне можно было бы и
терпеть: уж лучше пусть бормочут свои молитвы, чем воруют. А что
подохнут раньше времени от своей глупости, так и хрен с ними:
и без них есть кому обсирать планету.
Эти трусливые и мелочные засранцы хотят задешево попасть в рай
-- отделавшись молитвами, постами и прочей подобной ерундой и не
потратившись ни на одно действительно хорошее дело. Мало того,
что они сбивают людей с толку и выдуривают у них деньги на всякие
глупости -- они еще подкармливают всяких дегенератов, способствуя
распространению туберкулеза, дифтерии, вшей, глистов и прочей
мерзости. Если они не рожают детей, то поступают очень правильно,
потому что у них вряд ли получилось бы что-то не слишком дефек-
тивтивное. В их присутствии мне всегда хочется сделать рожки и
выдать что-нибудь богохульное. От последнего удерживает только
некоторое уважение к Христу. Бедный Христос! Большинство твоих
рьяных последователей такие выродки, что лучше бы им вовсе не
появляться на свет.
* * *
Если нормальный человек делает доброе дело, то лишь для
собственного удовольствия или с простым расчетом дождаться
когда-нибудь ответной доброты. Не таков святоша: за свои
сомнительные благодеяния он хочет не меньше чем вечной жизни на
том свете в благодатных райских условиях, а также всякой удачи
и Божьей помощи в своем бренном существовании на Земле.
Те, кто уже поняли мой стиль и мое отношение к человекам, могли
бы написать нижеследующее вместо меня.
Когда я вижу недоумка в возрасте, корпеющего над кроссвордом,
мне, конечно же, хочется скомкать этот его кроссворд и засунуть
ему поглубже в рот. Меня раздражает не столько то, что этот
обиженный Богом индивидуй прожигает время, которое должен был бы
расходовать на размышления о смысле бытия, или на чтение хорошей
книжки, или хотя бы на отдых -- чтобы сберечь силы для обществен-
но-полезного труда -- сколько то, что он при этом воображает себя
интеллектуалом, причем чуть ли не равным мне.
Движение их челюстей всегда неприятно отвлекает меня, поэтому
я стараюсь устраиваться так, чтобы даже краем глаза не видеть
их глупые физиономии. Я не могу не думать о том, что когда-то их
жевание заканчивается, мерзкое содержимое их ртов оказывается
куда-нибудь прилепленным. Однажды я безнадежно измазал брюки в
подобную мерзость, приткнутую каким-то дегенератом к низу столеш-
ницы, поэтому я просто мечтаю заловить какого-нибудь негодяя в
момент прилепления и прилепить его самого носом к стенке или к
столешнице. В самом деле: почему бы мне не раскрепоститься и не
дать выход своей натуре? Большинство из этих жующих выродков --
хиляки и трусы, большинство окружающих -- тоже. На суде, если
такой состоится, я выдам всё, что думаю о дегенератах, и меня
конечно же сочтут сумасшедшим и отправят на пару месяцев в
психиатрическую больницу. А там всегда дефицит коек, так что
долго держать не будут.
Некоторые просто искрятся порядочностью, проявляя ее по всякому
поводу. Они как бы исполнены миссией нести порядочность в этот
пораженный эгоизмом и подлостью мир, а среди прочего -- выявлять
таких, как я, рационалистов и циников и раскрывать общественности
глаза на нашу гнусную природу. Они заняты преимущественно тем, что
высматривают вокруг, на кого бы обрушить свой праведный гнев. Эти
несчастные психопаты, не нашедшие лучшего применения своей
избыточной энергии, кроме как бросаться на каждую ветряную
мельницу, конечно, сильно меня раздражают. В их присутствии
всегда хочется отмочалить что-нибудь неприличное: выругаться
матом, сбогохульствовать, толкнуть старушку, помочиться на клумбу
и т. д. Скольких неплохих в общем людей эти сраные святоши
вогнали в грех своими идиотскими проповедями и постными рожами!
Всем, кто хотят жить правильно, надо различать порядочность и
стремление насладиться сознанием своей порядочности. Первое
располагает к сокрытию своих добрых дел и к готовности рискнуть
своей репутацией (и не только ею) ради истины и справедливости.
Второе толкает к разным показным действиям, как то: 1) шумное
выражение сочувствия жертвам какого-нибудь очередного большого
или малого бедствия; 2) шумное обличение действительно порядочных
людей, рискующих репутацией (и не только ею) ради истины и
справедливости. Я думаю, эти невыносимые праведники уже так
сильно достали Господа, что он списывает дополнительно один
большой грех каждому, кто задушит, зарежет или утопит в сортире
какого-нибудь святошу.
* * *
О недостатках того, что всякие сеятели добра объявили святым,
высказываться никак нельзя. Если признано святым, значит, уже
прошло проверку. Но ведь не мою же! А их это не касается. Они
блюдут. Или блюдят? В общем, стоят на страже. Может, это "святое"
и в самом деле представляет собой что-то довольно хорошее, но
поскольку разбираться запрещено, начинаешь обращать внимание
прежде всего на дефекты. И зреешь для эмоционального взрыва.
Если бы о недостатках "святого" было высказано своевременно,
исчерпывающе и кратко, оно бы наверняка уцелело в качестве
ценности, пусть и не святой. Но после того, как долго затыкали
рот и заставляли жить извилисто, очень трудно удержаться от того,
чтобы не удариться в другую крайность -- хотя бы из мести.
* * *
Безумству храбрых поем мы песню.
М. Горький
Эти люди вредны, среди прочего, тем, что подбивают наивную
совестливую молодежь на всякие жертвенные глупости. Молодежь,
уверовавшая в страстные безответственные разглагольствования
о долге, чести, благородстве и т. п., лезет при случае на рожон,
получает по голове, ломает себе жизнь, а то и вовсе расстается с
нею зазря. Они же, предводители армии добропорядочных дураков,
вытирают после этого скупую слезу, говорят что-то о древе
свободы, которое надо время от времени орошать чьей-то кровью,
и продолжают свое "служение" с удвоенной силой, примером
состоявшихся жертв попрекая жертвы потенциальные. Сами-то они в
первую линию обычно не становятся -- оправдываясь каким-нибудь
геморроем или тем, что должны беречь себя для идеологической и
руководящей работы.
Те же немногие из них, которые отваживаются стать в первую
линию, похожи на обкурившихся рубак, вдохновенно машущих вокруг
себя мечом. Если их удается подтолкнуть в нужную сторону, они
могут и поразить кое-кого из тех, кого следует. А если подтолкнуть
не удастся, они наделают трупов в ваших же рядах.
Большинство этих праведников -- начитанные и вполне соображаю-
щие люди, способные и на скепсис, и на творческое усилие, но их
мыслительная способность проявляется как-то мозаично: здесь --
да, там -- нет, как будто в подсознание им кто-то впрограм-
мировал некоторые запреты, и как только затрагивается какая-то
"защищенная" тема, способность к сомнению как бы отключается,
и остаются лишь святые принципы и готовность перегрызть
кому-нибудь за них глотку. Чтобы не уподобляться этим людям,
нельзя отказываться от предположения, что их и действительно
кто-то зомбирует: ведь порою случается и не такое. Или же
существует своеобразный психический синдром (можно назвать его
"принципизмом), причиной появления которого может быть даже и
что-то соматическое.
Поскольку при господствующих юридических и психиатрических
представлениях о том, что терпимо, а что уже нет, посадить этих
праведников за решетку или отправить в сумасшедший дом невозмож-
но, единственный легальный способ нейтрализации их состоит,
по-видимому, в том, чтобы выявлять всякое место, где они разво-
рачивают свою агитацию, и начинать там энергичную контрагитацию
-- выведение их на чистую воду. Если же указанные праведники
основывают собственное средство массовой информации, надо
изводить их судебным преследованием за всякое высказывание,
похожее на клевету, оскорбление, разжигание какой-нибудь розни,
а если этого окажется недостаточно, то либо прибегать к очисти-
тельной силе огня, либо сидеть и ждать, когда в обществе случится
очередная заварушка -- бессмысленная и кровавая.
* * *
У людей есть потребность поклоняться -- у кого более, у кого
менее значительная. Она обусловлена, по видимому, инстинктом
подчинения вожаку, потому что человек по происхождению -- стадное
животное. И вот люди мечутся в поисках тех, на кого можно вылить
свое подобострастное обожание. Если это не начальник, не отец, не
старший брат, то какой-нибудь эстрадный кумир, или "властитель
дум", или мертвый герой, или -- на крайний случай -- Бог. Когда
люди находят "предмет" своего поклонения и истощают на нем свой
инстинкт, им оказывается легко опускаться до плевания на другие
потенциальные "предметы". И тогда поклонник мертвого героя
богохульствует, обожательница эстрадного кумира посылает подальше
собственного отца, а утонченный до мерзостности интеллигент
обливает холодным презрением какого-нибудь начинающего великого
человека. При этом всем им кажется, что они имеют серьезные
рациональные основания для того, чтобы поступать так, как они
поступают. Они при случае даже выстраивают какие-то рассуждения
в свое оправдание -- более или менее длинные и заумные в
зависимости от образования и уровня психического развития. На
самом же деле имеет место всего лишь давление инстинкта на их
не вполне здравое сознание. Надо бы проще смотреть на вещи и не
искать вычурных оснований для своей ущербной философии.
Еще один механизм появления "великих людей" выглядит так. Если
какой-то индивидуум, желающий слыть порядочным, высказывается
против кого-то критично или даже с ненавистью, он тут же для
равновесия стремится кого-то похвалить (и нередко выбирает для
этой цели первого попавшегося) -- чтобы только не выглядеть
мизантропом (нашел чего бояться!) или личностью с чрезмерным
самомнением. Поскольку в первых попавшихся оказываются обычно
те, кого уже кто-то недавно похвалил в качестве первых
попавшихся, репутация некоторых из этих первых попавшихся
надувается как мыльный пузырь. Когда пузырь становится огромным,
почти ни у кого уже не остается сомнения, что эти случайно
попавшиеся попали совсем не случайно. Их недостатки уже толкуются
как их своеобразные достоинства или как неизбежные следствия
величия этих людей либо не замечаются совсем. Их скромные
положительные качества дофантазируются до неимоверности. Из серых
ребят с душонками плебеев вдруг вырастают титаны, а там, глядишь,
им и в самом деле удается раз-другой как-то особо громко шумнуть
-- коль все на тебя смотрят, разинув рты.
Аналогично случайному выбору "предметов" обожания, необходимо
осуществляющемуся в соответствии с потребностью в поклонении,
случайно выбираются и "предметы" ненависти. Из тысяч говнюков
выберут три-пять фигур и пилят их от души. Некоторые "предметы"
ненависти являются традиционными -- переходящими из поколения в
поколение. Как только накопится дефицит ненависти, так на них и
обрушиваются.
В 20-м веке здравая идея того, что большинство не всегда явля-
ется правым, довольно широко распространилась (и соответственно
извратилась) среди интеллигенции. Всякое политическое меньшинство
стало воображать себя избранным, лучшим, возвышающимся над неве-
жеством и порочностью толпы. Пребывать в некоторых меньшинствах
стало очень уютно: здесь тебе и широкое внимание, и почет, и
деньги, которые можно делить на немногих. И не требуется ни
храбрости, ни напряжения мысли: всё давно налажено. Иное
меньшинство озабочено не в последнюю очередь тем, чтобы -- упаси
Боже! -- не стать большинством: не оказаться перед очевидной
возможностью реализации тех идей, обсасыванием которых оно
кормилось, не затеряться среди толпы, не делить деньги на большую
компанию. Всякое меньшинство воображает, что именно к нему
относится всё то, что говорили об избранности лучшие из
философов. На самом же деле избранные -- не меньшинства, а
одиночки. Они сторонятся всяких много о себе воображающих
меньшинств еще больше, чем толпы, потому что распознать и
разоблачить порочность толпы довольно легко, а липкую неявную
порочность меньшинства, лезущего в избранные и изощряющегося в
надрывной говорильне, -- очень трудно.
Возврат в оглавление