В противофазе

8. О разном.
8.1. О психической деятельности.
  Интуитивное -- то, что приходит из подсознания и, возможно,
иногда то, что приходит из "сверхсознания": от других людей или 
даже других существ, причем не только пребывающих рядом в прост-
ранстве и времени. Различать указанные два вида интуитивного
можно разве что по тому, имелись ли какие-то предпосылки в виде
собственных впечатлений.
  Если считать, что человек способен воспринимать мысли и настро-
ения других людей, то, скорее всего, чем больше людей думает
и/или чувствует одно и то же, тем сильнее это влияет на отдель-
ного человека. Но поскольку мы очень редко наблюдаем "единомыс-
лие" и "единочувствие", то либо этот канал влияния очень мало-
мощный, либо он сколько-нибудь заметно работает лишь при некото-
рых условиях. По этому поводу можно наплодить всяких гипотез.
К примеру, предположить какие-то группы взаимной влияемости --
по аналогии с группами крови.
  Можно считать, что существуют следующие источники представлений
в области сознания:
    первичные:
      личный опыт;
      заимствованный опыт;
      сверхвосприятие; 
    вторичные:
      формальное мышление;
      подсознание.

  Они задействованы во всех интеллектуальных традициях, но 
по-разному.
  В науке выделяются теории, гипотезы, парадигмы, факты. Теориям 
и фактам придается основное значение, гипотезы выполняют вспомо-
гательную роль, парадигмы малозаметны.
  В религии различаются догматика, теология, откровения. Важней-
шее значение имеет догматика, а новые откровения хотя и призна-
ются, но не приветствуются.
  В философии есть фантастическая философия и скептическая фило-
софия. Отношения между ними довольно конфликтные.
  В фантасофии есть традиция, откровения, рассуждения по их 
поводу. Все три компонента имеют приблизительно одинаковое 
значение.

                            *  *  *

  Не всякую свою способность можно рационально объяснить, описать
как совокупность некоторых компонентов. Более того, не всегда 
следует это делать, так как попытка объяснения может угнетающе
повлиять на что-нибудь тонкое в психических механизмах. 
  Не следует пренебрегать своим мнением только потому, что оно 
взялось непонятно откуда. Может быть, за ним стоит большая работа 
подсознания или важное приобретение из сверхсознания.
  Моя жена листала какую-то книжку для детского сада. Я мельком
увидел надпись-реплику на рисунке: "Через минуту вас посетит 
Фантомас". Я сказал, что эту книжку написал еврей. Решил прове-
рить себя и выявил ошибку не очень значительную: книжку написала 
еврейка (насколько может быть еврейкой женщина с фамилией 
Насонкина). Мне представляется, что я довольно верно распознаю
евреев. Во всяком случае, мои проверки, если они бывают возможны, 
почти всегда дают подтверждение. 
  А еще мне довольно уверенно думается про некоторых встречаемых 
на улице и т. п., что они гомосексуалисты. Но у меня нет желания
это проверять. Впрочем, тут мои критерии несколько яснее: длинные
или крашеные волосы и/или женоподобные манеры и/или яркая одежда.
  Мое внимание также спотыкается на психически ущербных (во
всяком случае, они мне такими кажутся). Но и в этом случае есть
довольно определенные признаки: неоправданные движения, стран-
ности в одежде. Кстати, мне всегда хочется прикончить их на 
месте.

                            *  *  *

  Зачем мне искать причины своего неприятия абсурдистов, больных
и т. п. Зачем мне вообще искать объяснения всякому своему "нра-
вится" и "не нравится"? Чтобы прослыть в качестве великого мысли-
теля? Или чтобы однажды придти к выводу, что мое отношение к ним 
вовсе не правильное? Первое мне не грозит, потому что я слишком
особенный в своих вкусах, а второе маловероятно, особенно если
принять во внимание моё развитое умение оправдываться. Может,
способность объяснить свои вкусы окажется мне кстати при обра-
ботке тех, кто колеблется, стать или не стать моим сторонником? 
Но сторонники из подобных людей обычно ненадежные, так что лучше 
употребить силы на поиски готовых "единовкусников".


8.2. Об интеллектуальном уродстве.
  Я ввожу новый термин "интеллектуальное уродство" -- по аналогии
с "физическим уродством" и "моральным уродством". Абсурдизм --
это интеллектуальное уродство. Возможно, существуют и другие раз-
новидности интеллектуальных уродств. Кстати, оно распространено 
не только среди физических дегенератов.


8.3. О мистицизме.
  Закоренелые мистики и абсурдисты преуспевают разве что в про-
паганде мистики и абсурда. Во всякой иной области деятельности 
они, как правило, подвизаются на последних ролях. Иногда им 
удается крупно пустить пыли в глаза и втянуть других в свои 
странные проекты, но эти проекты почти всегда терпят крах.

                            *  *  *

  Псевдознание не привлекало бы людей и не распространялось бы, 
если бы не имело в себе некоторой примеси знания и если бы к 
тому же не несло с собой кое-каких полезностей, не зависящих от
того, насколько правдоподобно отображается псевдознанием действи-
тельность.
  Кое-какое знание существует исключительно в виде вкраплений в 
массу псевдознания и отвергается скептичными людьми вместе с
этим псевдознанием из-за того, что у них нет возможности потру-
диться над разделением знания и псевдознания.
  Разделение представлений на знания и псевдознания является, 
конечно же, условным: одно и то же представление может быть
знанием при сравнении его с менее адекватным представлением 
о том же предмете -- и псевдознанием при сравнении с более
адекватным. Почти всякое знание становится со временем
псевдознанием, а если не становится, то не потому, что не могло
бы стать, а потому, что не уделили внимания его развитию.
  Бывает, что знание проверяется практикой лишь косвенно. В этом
случае его очень трудно отличить от конкурирующего с ним псевдо-
знания, потому что практические результаты применения того и 
другого зависят от многих влияний и к тому же могут быть 
по-разному истолкованы.
  Псевдознание оказывается полезным, если поддерживает человека
в нужном настроении и побуждает двигаться приблизительно в том 
же направлении, в каком располагало бы и знание. Проекция направ-
ления, задаваемого псевдознанием, на направление, задаваемое 
знанием, может быть большей или меньшей, на большем или меньшем
участке пути.
  Псевдознание может быть проще и ярче знания и за счет этого 
эффективнее его. 
  Примыкание человека к той или иной интеллектуальной традиции
обычно дает ему заметные преимущества помимо имеющихся в ней
представлений о мире -- возможно, более адекватных по сравнению 
с представлениями других традиций. Эти преимущества состоят в
дружественном общении, взаимной поддержке и т. п. Они не способ-
ствуют сомнениям в основах этой традиции.
  Бывает, что интеллектуальная традиция показывает кое-какую 
эффективность лишь при условии своей целостности, и эта эффек-
тивность снижается, если традиция усваивается не целиком или 
в смеси с другими традициями.
  Индивидуум делает выбор между несколькими представлениями не
только по признаку правдоподобия, но также и по тому, какое из
них проще или вычурнее, распространеннее или необычнее и т. д.
Вообще, мировоззрение выбирается почти как одежда и служит
довольно схожим целям.

                            *  *  *

  В мифах и древних книгах наверняка есть следы каких-то знаний, 
выработанных древними цивилизациями или полученных от пришельцев
из космоса и позже утраченных, но одно дело узнавать в этих сле-
дах сходство с новейшими открытиями и другое -- восстанавливать 
знания по этим следам, когда нет аналогий в новейших открытиях.
Такая восстановительная работа видится крайне малопродуктивной.
  В мифах и древних книгах наверняка есть и сильно искаженные 
описания каких-то реальных событий, но восстанавливать картины 
этих событий можно только на уровне очень расплывчатых гипотез.
Кроме того, есть риск, что имеешь дело не с преданием, а с худо-
жественным произведением или фальсификацией.
  В современном обществе, в том числе среди ученых, есть огромное 
множество любителей всяких таинственных явлений и загадок прош-
лого. Прорываться к фактам через их восторженные пересказы, 
сверхоптимистические гипотезы и всякие "откровения свыше" --
дело крайне сложное. Можно сказать, сложилась огромная область
представлений, которые являют собой не науку с ее приверженностью 
доказательствам, не религию с ее догматизмом, не философию с ее 
скепсисом, не фантастику с ее сюжетностью, а нечто особое, состо-
ящее почти из одних лишь "смелых гипотез". Тут и космические 
пришельцы, и древние цивилизации, и "великие посвященные", и
магия, и алхимия, и астрология, и ясновидение, и телекинез, и 
жизнь после смерти, и всякое другое. Можно назвать эту область
фантасофией.
  Фантасофия состоит из ряда интеллектуальных традиций, каждая
их которых может существовать независимо от других, но обычно
в той или иной степени взаимодействует с некоторыми из них.
  Все фантасофические традиции схожи в следующем:
    в них трудно добраться до первоисточников;
    первоисточники и их качество мало кого из приверженцев 
      интересуют;
    доказывать предположения считается делом то ли необяза-
      тельным, то ли невозможным, то ли отложенным на будущее.

  Фантасоф тем значительнее, чем ярче плодимые и поддерживаемые 
им предположения.
  Фантасоф воображает себя мудрым, раскованным мыслителем, 
стоящим над религией, философией, наукой. Обычно он даже не 
шарлатан, а всего лишь сильно увлеченный человек.

                            *  *  *

  Можно выделить в философии два больших направления: скептичес-
кое и фантастическое. Философы-скептики разделяются на тех, кто
преимущественно борются с абсурдистами, имитаторами и дураками, и
тех, кто преимущественно выстраивают что-то свое.
  Также надо делить философию на подлинную и фальшивую (иначе
говоря, псевдофилософию). Псевдофилософия делится, в свою
очередь, на догматическую и имитирующую.

                            *  *  *

  Скептик не отрицает значимости фантазии и не отказывается от 
ее использования: он всего лишь обращает существенное внимание
на то, какие из его представлений являются более правдоподобными, 
а какие -- менее правдоподобными, какие проверены практикой, а 
какие -- нет. И он фантазирует не с избытком, а лишь по необхо-
димости.

                            *  *  *

  Фантазеры отчасти подтравляют науку, отчасти подгоняют и 
исправляют ее.
  Фантазеры зачастую лезут в науку под видом ученых. Ученые 
зачастую являются фантазерами вне узкой области своей научной
специализации.
  Здравый развитый интеллект уместно и эффективно работает в 
различных режимах: научном, философском, фантасофском, религиоз-
ном.

                            *  *  *

  Нет ничего в совершенно чистом виде. Всегда что-то к чему-то 
примешано, только этим часто пренебрегают. Чистое -- это всего 
лишь имеющее незначительное количество примесей. В хорошем всегда
присутствует плохое, в плохом -- хорошее, в правде -- ложь, в 
спирте -- вода и т. д.


8.4. О культуре.

  Нижеследующее навеяно книгой Сапронова П. А. "Культурология. 
Курс лекций по теории и истории культуры". Соглашусь, что я
выражался сухо и противно, но зато это вроде бы местами почти
теория, а не "поток сознания" по поводу культуры.

                            *  *  *

  Трудности с определением понятия "культура" существуют не 
потому, что определяемый предмет сложен или изменчив, а потому 
что люди по-разному его выделяют, в частности, с разной степенью 
четкости.
  В узком смысле культура -- это мировоззрение, образ мышления, 
образ жизни и принципы построения искусственной среды.
  Мировоззрение -- это обобщенные представления о мире, себе, 
своем месте в мире.
  Образ мышления -- это приемы выработки новых представлений, 
соотношение различных типов представлений (традиционных, фило-
софских, научных), подходы к структуризации мира.
  Образ жизни -- это направленность деятельности и ее основное 
содержание.
  Принципы построения искусственной среды -- это предпочтения 
при создании и подборе вещей и их сочетании одна с другой, а 
также предпочтения при переделывании ландшафта.
  Культура в широком смысле -- совокупность типовых представлений 
и навыков, которые индивидуум получает от других людей через 
общение, а не приобретает путем самостоятельного исследования 
мира.
  Культура в узком смысле -- это основная часть совокупности 
представлений и навыков, существенно влияющая на остальные 
представления и навыки. Или же это -- общие черты совокупности 
представлений и навыков. Или же -- особенное в представлениях и 
навыках, отличающее их совокупность от других совокупностей, то 
есть других культур. Культура в узком смысле -- та часть
культуры в широком смысле, которую исследователь в состоянии 
охватить при попытке описать ее как феномен.
  Можно выделять культуру индивидуума, культуру группы людей, 
культуру человечества в целом.
  Цивилизация -- большое самодостаточное общество носителей
некоторой культуры, существенно отличающейся от других культур.
  Большая взаимосвязанная группа людей, существенно отличающаяся 
своей культурой от других больших групп, образует цивилизацию.
Цивилизация -- носительница цивилизационной культуры.
  В культуре можно выделять полезное и вредное для ее носителей, 
сильное и слабое. Культуры, в которых много вредного, -- больные.
Культуры, в которых много слабого, -- недоразвитые. Сильное в
культуре -- то, что обеспечивает выживание при наступлении 
неблагоприятных условий, а также то, что обеспечивает развитие 
в сторону увеличения способности к выживанию.
  Развитием можно считать такое изменение, которое обеспечивает
увеличение или восстановление качества.
  Качество культуры -- ее способность обеспечивать выживание,
размножение, расселение, увеличение возможностей людей, причем не
на коротком отрезке времени, а во всем обозримом будущем.
  Человечество в настоящее время движется по пути усложнения   
культуры. 
  Усложнение культуры -- это не обязательно повышение ее 
качества. Оно может осуществляться и за счет накопления в ней
дефективных элементов.
  Контркультура -- культура, строящаяся преимущественно на 
основах, которые противоположны основам другой культуры, по 
отношению к которой рассматриваемая культура выступает как 
альтернатива.
  Антикультурность -- враждебное отношение к некоторой культуре,
точнее, к важнейшим ее компонентам.
  Некультурность -- состояние индивидуума или группы, характери-
зующееся недоосвоением ими доступной для них культуры.
  Некультурность может быть вызвана антикультурностью, нехваткой
способностей или какими-то внешними трудностями.
  Субкультура -- вариант культуры, существующий в ее границах.
Субкультуры бывают двух типов: 1) функционально полные, самодо-
статочные; 2) способные существовать только в теле культур
(пример: субкультура уголовников).
  Контркультура обычно является субкультурой.
  Суперкультура -- культура, представляющая собой совокупность 
схожих и взаимодействующих между собой культур.
  Культуры развиваются, деградируют, болеют, выздоравливают.
  В отношениях между собой культуры конвергируют, дивергируют, 
обогащают одна другую, заражают одна другую, воюют. 
  Культура может проникать в другую культуру, подавлять ее.
  Война культур -- столкновение носителей разных культур, про-
являющееся в стремлении навязать свою культуру представителям
другой культуры, а также подрастающему поколению.

                            *  *  *

  Культура разделяется на технологическую и украшающую.
  Украшающая культура обеспечивает человеку приятные впечатления 
через органически обусловленные тяготения его к некоторым видам 
информационного воздействия.

                            *  *  *

  Цели изучения культур (т. е. функции культурологии): 
    оптимизация культур; 
    защита культур от болезней, вредного влияния, вырождения; 
    облегчение достижения взаимопонимания с носителями других 
      культур;
    облегчение манипулирования людьми; 
    обеспечение ориентирования в чужой культурной среде;
    разработка способов разрушения чужих культур (в случае, 
      если против них будет вестись война на уничтожение).

  Культурология построена правильно, если отвечает этим целям.
В противном случае она представляет собой псевдознание, засоря-
ющее интеллект.

                            *  *  *

  К практической культурологии.
  Чтобы эффективно действовать в чужой культурной среде, человек
должен знать следующее:
    как не выглядеть чужим, угрожающим, смешным, глупым, грубым, 
      слабым, беспомощным;
    как никого не раздражать;
    как приветствовать, прощаться, выражать просьбы, благодарить
      и т. д.;
    как совершать покупки, пользоваться телефоном, транспортом, 
      жилищем и т. д.

  Чтобы эффективно действовать в политике, надо знать следующее:
    каким образом обращаться к массе, чтобы добиваться от нее
      нужных действий;
    как выглядеть и что делать, чтобы благоприятно восприниматься 
      массой;
    как будет реагировать масса на те или иные события, 
      мероприятия;
    и т. д.

  Чтобы заполучить шанс стать известным автором, требуется 
иметь представление о следующем:
    какие черты придать произведению, чтобы оно воспринималось
      как глубокомысленное, остроумное, изящное, важное,
      отличающееся новизной;
    каким образом представить свое произведение обществу, 
      чтобы оно было воспринято как нечто значительное;
    что делать, чтобы тебя воспринимали как особо одаренного 
      человека;
    и т. д.

                            *  *  *

  Деградация культуры может протекать в двух вариантах: 1) через 
утрату некоторых полезных элементов; 2) через пополнение вредными 
элементами.

                            *  *  *

  О болезни культур.
  Культура заболевает через производство собственных болезненных
элементов либо через заимствование таких элементов из другой 
культуры.
  Культура может заболеть по внутренним причинам либо вследствие
дурного влияния извне.
  Вредная тенденция не обязательно является непосредственно 
разрушительной, то есть не обязательно легко идентифицируется в 
качестве вредной. Она может быть непосредственно производитель-
ной, но порождать условия, которые в дальнейшем оказываются 
существенно разрушительными.

                            *  *  *

  Характеристики культур.
  Качество культуры -- степень соответствия ее своему назначению.
Назначение культуры -- обеспечение существования людей как вида
организмов.
  Оценивать качество культуры можно по соотношению ее абсурдной и 
неабсурдной частей.
  Уровень сложности культуры не связан однозначно с ее качеством: 
как сложная, так и простая культура может быть качественной или 
некачественной.
  Утонченность культуры -- степень проработанности ее деталей.
  Сложность культуры -- степень разнообразия ее элементов.
Сложность достигается в основном за счет утонченности.
  Бывают культуры, в которых сравнительно сложными и утонченными
являются только некоторые части.
  Важная характеристика культуры -- ее способность к самостоя-
тельному развитию.

                            *  *  *

  Цивилизация -- это культура, вырабатывающие и использующие ее 
люди, их вещи, а также используемые людьми организмы и преобразо-
ванные людьми и этими организмами ландшафты.
  Энергетическая мощность цивилизации -- удельные энергозатраты 
ее носителей.
  Энергетический потенциал цивилизации -- ее возможность получать
в свое распоряжение дополнительную энергию (сверх той, которая
необходима для поддержания обычного образа жизни).
  Энергия -- это возможность перемещать и преобразовывать мате-
рию. Энергетический потенциал цивилизации -- мера ее способности
адаптировать, адаптироваться, защищаться.

                            *  *  *

  Практическую культурологию я противопоставляю умозрительной 
культурологии -- в которой можно рассуждать о культуре как 
угодно, потому что не предполагается проверки твоих суждений 
практикой.
  Разделы практической культурологии:
    культурология путешественника;
    политическая культурология (для одержания побед на выборах,
      для захвата власти, для удержания власти);
    художественная культурология;
    коммерческая культурология;
    дизайновая культурология.

                            *  *  *

  Среди интеллигентов одно время было модно противопоставлять
культуру и цивилизацию. Культура при этом была чем-то безусловно
и полностью хорошим, а цивилизация -- чем-то всё более порочным, 
сосуществующим рядом с этим безусловно и полностью хорошим. На
цивилизацию вешались все дохлые собаки: уничтожение дикой 
природы, загрязнение окружающей среды, избыточная механизация,
наркомания и пр. Цивилизация -- это как бы продукт неумелого 
использования людьми культуры. Указанное противопоставление
проистекало из неспособности дать четкое определение понятиям
"культура" и "цивилизация" и из подсознательного нежелания
принять, что во всякой культуре имеется что-то абсурдное и
вредное. Кстати, эти любители противопоставлять культуру и
цивилизацию как раз и являлись разновидностью носителей
абсурдного и вредного.


8.5. О науке.

                         Наука нуждается в потрясении голодным, 
                      хотя и недоверчивым, новым, диким умом.

                        Л. Повель, П. Бержье. "Утро магов" 
                                                (ч. 4, гл. 1).
  Ну, попинаем эту старую дрянь?
  Наука в её современном состоянии -- большое зло. В лучшем 
случае она работает вхолостую и прожигает ресурсы, в том числе
интеллектуальные, в худшем -- мутит мозги народам и способствует 
появлению вредных изделий промышленности, вредных организмов, 
вредных форм поведения. В ней тратится неимоверно много сил на 
имитацию деятельности, на исследование ненужных фикций, на реше-
ние проблем, которые она сама же и создала. В ней установился 
порядок, при котором важнейшими проблемами не занимается никто 
-- или же возле них копошатся люди, не имеющие ни соответствую-
щих способностей, ни сколько-нибудь сильного личного интереса в 
их устранении.
  Л. Повель: "Научное знание необъективно. Оно, как и цивилиза-
ция, представляет собой заговор. Большое количество фактов
отбрасывается -- они противоречат установленным понятиям. Мы
живем при режиме инквизиции, где оружием, чаще всего используемым
против действительности, не соответствующей общепринятому
представлению, является презрение, сопровождаемое смешками."
("Утро магов", ч. 4, гл. 1)
  Л. Повель: нужен "...блистательный отказ играть в игру, где все 
мошенничают, яростное заявление о том, что 'есть иное'. Огромное
усилие, быть может, не для того, чтобы осмыслить реальность во
всей совокупности, но для того, чтобы помешать осмысливать
реальность в фальшивых связях." ("Утро магов", ч. 4, гл. 1)


8.6. О еврейском кино.
  Еврейское кино можно распознать не только по еврейской фамилии 
режиссера или сценариста, не только по актерам-евреям (обычно,
кстати, не отличающимся семитскими физиономиями), но также и по
таким признакам, как либерализм, абсурдизм, искусственность,
вторичность. Разберу эти признаки подробнее.
  Либерализм. Еврей, как правило, борется с чьей-нибудь тиранией.
Собственной тирании он не замечает. Кстати, западнизм -- это почти
евреизм. Конечно, встречаются западоиды, ненавидящие евреев, но 
они не типичны. Чем западнизм отличается от евреизма, даже трудно
сходу ответить. Еврей на Западе -- в родной стихии. Не всякий, 
разумеется: обобщения зачастую страдают натянутостью.
  Абсурдизм. Еврейский герой, как правило, кормится какой-нибудь
ерундой и сражается за третьестепенные или абсурдные ценности.
  Искусственность. Еврей любит говорить иносказательно и помещать
своих героев в вымышленную страну, в вымышленное учреждение 
и т. д. Зрители должны это понимать как способ высказать опасную 
или неприятную правду, никого не обидев, но на самом деле это,
скорее, от тяги еврея к искусственности.
  Вторичность. Еврей, как правило, кого-нибудь продолжает, аран-
жирует или пародирует.
  На всякий случай замечу, что евреи не всегда делают еврейские 
фильмы: иногда таковые получаются и у некоторых неевреев (явля-
ющихся евреями по духу, а не по крови).
  Вообще, сказанное здесь верно лишь "в среднем". К примеру, 
надо еще поискать более РУССКИЙ (в самом лучшем смысле) фильм, 
чем "Бродячий автобус" Иосифа Хейфица. Евгений Матвеев вот 
тужился со своей "Любовью по-русски", а не получилось.

                            *  *  *

  Наверняка мало кто без моей подсказки обратит внимание на то, 
что я не поместил своего мнения о еврейском кино в раздел "Вещи, 
которые я ненавижу". Я сделал это не для публикабельности данной
книги, а потому только, что я и в самом деле не испытываю к нему 
ненависти: оно мне всего лишь несколько чуждо.
 
8.7. О еврейской культуре.
  Еврейская местечковая культура "черты оседлости" кончилась тем,
что евреи из местечек разбежались. Частью они отправились делать 
русским их культуру, революцию, советскую власть, науку и пр. Мир
Менделе Мойхер Сфорима, Шолома Алейхема, Ицхака Лейбуша Переца 
развалился в несколько лет без каких-либо значительных усилий 
извне. Еврейская культура стала примесью к культуре русской,
французской, американской и пр. Из моих ровесников-евреев уже
никто не знал идиша. Более того, никто из них даже не носил
еврейского имени. Разве что вкраплялся иногда какой-нибудь Илья.
Впрочем, однажды в армии мне встретился Вениамин, но, по-моему,
он не был евреем.
  Мне жалко разрушившегося еврейского мира. Жалко меламедов и
цадиков, лапсердаки и цимхесы, ешивы и пуримы. Осталась только
какая-то еврейская партизанщина. Даже мою любимую "Хава нагила"
толком не послушаешь: аранжировка уже не та. Человечество стало 
беднее. Половина русских евреев теперь прячется под русскими 
фамилиями и корчит из себя русских либералов.

8.8. О "еврейском вопросе" вообще.
  Если еврей ведет себя как хороший белорус или как хороший 
русский, то он меня не только не раздражает, но даже и радует.
Но, с другой стороны, почему он должен под меня подстраиваться?
Чем я лучше его? Только тем, что подобных мне здесь большинство?
Если он ведет себя как безвредный для окружающих еврей, но именно
как еврей, а не как русский, он вызывает у меня всего лишь любо-
пытство, причем скорее доброжелательное, чем настороженное. Но 
может быть, и настороженное (причина настороженности -- возможная 
небезвредность еврея в будущем). Настороженность -- это еще не 
вражда и даже не прелюдия к ней. По большому счету, я отношусь 
настороженно ко всем, включая себя самого.


8.9. О советском кино.

  Фильм Станислава Говорухина "Контрабанда". В числе подозрева-
емых в покушении на убийство -- некто Файт. Я сказал: "Только не 
Файт. Человек с еврейской фамилией не может оказаться убийцей в
советском фильме". Тем более у Станислава Говорухина. Так оно и
случилось. Но всё равно будут трындеть о "государственном анти-
семитизме в СССР". 
  И еще кое-что по поводу упомянутого фильма. Не вижу оснований 
отделываться от мысли, что советские режиссеры выбирали сценарии
про дальние теплые края не в последнюю очередь оттого, что тянуло
приятно потратить лето. В каждой профессии -- свои возможности
что-то выгадать. Я ведь тоже стараюсь выжать сполна -- правда, 
оставаясь в рамках приличий. А трудностей мне и без чистоплюйства
хватает. Впрочем, при моем способе зарабатывания на жизнь жми, не
жми -- много всё равно не выжмешь.

                            *  *  *

  В рецепт блестящих комедий Леонида Гайдая входят не в последнюю
очередь такие компоненты, как красивая женщина и хорошая яркая 
песня: там есть на кого посмотреть и есть что послушать. 

                            *  *  *

  Фильм Гайдая "Иван Васильевич меняет профессию" -- чуть ли не 
единственный, в котором показано стрелецкое войско, пусть и
вычурно. Какая масса "кинематографического материала" о русской
истории XVI и XVII веков не появилась на свет! Какие возможности 
для поддержания русского духа проигнорированы! Ведь можно же было 
показывать и показывать все это -- без банальных любовных
историй, без чрезмерных кровавых сцен, без оперной народности,
без притянутой за уши морали. Может, взяться за киносценарий,
позаимствовав что-нибудь из "Истории" Карамзина? (Между прочим, я
сейчас "Бориса Годунова" читаю.) Но это ведь не мизантропические
заметки строчить: в таком деле кое-какие способности не помешали
бы.


8.10. О творчестве Федора Шаляпина.

  Все эти громыхания, вроде "Блоха -- ха-ха!", от которых, веро-
ятно, тряслись канделябры, я нахожу очень пресными. (Вообще,
вокальные таланты оперного формата меня что-то совсем не умиляют.
Но это, наверное, потому, что я музыкально недоразвит и вообще
грубоват, а вовсе не потому, что я недостаточно ненормален.)
  Я представляю себе Максима Горького с Всеволодом Мейерхольдом,
слушающих Шаляпина, подопря головы: упивающихся своей русскостью 
и роняющих слезы умиления на расстегаи и сёмгу.
  Что до меня, то мне куда больше нравятся "Боже царя храни",
"Прощание славянки", "Варяг", "Хазбулат удалой", "То березка, то
рябина", "Вечерний звон" (не совсем русский), "Мы красные кавале-
ристы" и пр.
  Шаляпин -- это показная, вычурная, салонная русскость "высших
классов", полузамученных совестью. О, я ничего не имею против
кваса и малосольных огурчиков к пряному салу, но русское для меня
-- это умопомрачительный стук автомата Калашникова, это танк 
Т-34, несущийся навстречу врагу, это Чапаев в развевающейся бур-
ке, это каппелевцы, идущие строевым шагом в атаку -- против пуле-
метов, со штыками наперевес. Вот то русское, что за пару минут
может почти вогнать меня в слезы, вызвать такой прилив чувств,
что я готов тут же избить какого-нибудь западоида, какие бы ни
были последствия. Грызться зубами за Русь! Зачем? Чтобы пережить
блаженство ярости. О, я знаю, что в действительности всё будет, 
конечно, совсем не так, как в воображении. Будет много глупости, 
подлости, лжи и абсурда.


8.11. О национализме.

  Здоровая национальная культура -- это отлаженная функционально 
полная система, в которой разные части пригнаны одна к другой и
потому хорошо работают. Смешивать культуры -- это то же, что
переделывать свой автомобиль, заменяя в нем детали на взятые из
автомобилей других типов. Усовершенствованная таким образом
машина если и поедет, то не далеко и со скрипом. Конечно, в прин-
ципе можно собрать сносный гибридный автомобиль или сносную гиб-
ридную культуру, но для этого надо быть очень тщательным в выбо-
ре, что в случае с культурными заимствованиями почти никогда не
имеет места. В отличие от автомобиля, в культуре привнесенное 
постороннее иногда со временем притирается и становится работо-
способным, но притирка, как правило, обходится очень дорого и
представляет собой по сути период болезни. Иногда вместо притирки
происходит разрушение системы. Конечно, далеко не все носители 
разрушающейся культуры погибают: чаще они инкорпорируются в 
другие общества, но в качестве низших элементов социальной струк-
туры.
  На изменение условий существования здоровая культура способна 
отвечать собственным развитием, а не заимствованиями. Это вовсе 
не означает, что заимствования всегда во вред или что не бывает 
иногда проще заимствовать, чем сделать свое. Иногда случайно 
оказываются уместными даже заимствования, сделанные без больших
размышлений или с дурными намерениями.


8.12. Об уроках истории.

  Говорят: уроки истории, уроки истории. А каковы они в самом 
деле? Вот примерный список основных уроков:

                      I. Общее.

 1. Подлинную историю мало кто знает или не знает никто.
 2. Ничто не вечно.
 3. Многое отчасти повторяется. Ничто не повторяется полностью.
 4. Некоторые "уроки истории" опровергаются энергичными 
    способными людьми, которым благоприятствует случай.

                     II. Власть.

 1. Большинство людей, оказавшись у власти, игнорирует в той 
    или иной степени свои предшествующие обещания, предается
    роскоши, личному обогащению, расправляется с конкурентами и
    критиками.
 2. Лидеры часто лгут и ошибаются.
 3. Репрессии нередко дают нужный результат.
 4. Авторитарное государство способно реализовывать очень 
    большие проекты, действовать быстро и решительно.
 5. В либеральном государстве многие решения принимаются слишком 
    медленно, или оказываются эклектичными (и потому бесполез-
    ными), или не принимаются вообще.

                    III. Революция.

 1. Обличители нередко оказываются не лучше тех, кого они 
    обличают.
 2. Масоны могут разрушить государство.
 3. В революции может победить только тот, кто действует 
    решительно и беспощадно.
 4. В политике вероломство нередко обеспечивает победу.
 5. Революционеры обычно защищают свою власть посредством 
    массовых репрессий.
 6. Революционеры, пришедшие к власти, обычно принимаются
    убивать друг друга.
 7. Уничтожение старого государства революционерами может
    привести к освобождению разрушительной народной стихии.
 8. Некоторые государства осуществляют подрывную деятельность 
    против других государств посредством привития их народам
    стремления к "светлому будущему", которое оказывается для 
    них разрушительным.
 9. "Светлое будущее", обещанное революционерами, обычно не
    наступает: некоторые проблемы устраняются, но появляются 
    новые.

                     IV. Война.

 1. Обычно каждая из конфликтующих сторон в той или иной степени
    несправедлива к другой.
 2. Мирные договоры иногда вероломно нарушаются.
 3. Война иногда начинается внезапным нападением.
 4. Одни государства сталкивают между собой другие государства, 
    чтобы их ослабить.
 5. Государство, терпящее поражение в войне, может найти силы, 
    чтобы все-таки победить.

                      V. Развитие.

 1. Многие технические нововведения имеют отрицательные послед-
    ствия, иногда перевешивающие их положительный эффект.
 2. Прогнозы часто оказываются неверными. Планы часто провали-
    ваются.
 3. Отсутствие идеологической свободы тормозит развитие науки и 
    технологий.
 4. Отсутствие возможностей проявления инициативы тормозит разви-
    тие общества.
 5. Конкуренция благоприятствует развитию.
 6. Представления о том, что хорошо и что плохо, иногда со време-
    нем значительно изменяются.


8.13. О научной фантастике.

  Я ненавижу "светлое будущее", которое обычно рисуется в
книжках из жанра так называемой научной фантастики. Даже если 
там рисуется "темное будущее", оно все равно очень похоже на
абсурдное настоящее и потому мне тоже противно.
  Меня раздражает РАСТОЧИТЕЛЬНОСТЬ фантастического "светлого 
будущего": шастающие по городу летающие машины, просторные
звездолеты и космические станции, полупустые дворцы, бестолковые
людишки в бестолковых одеждах, болтающие такую же чепуху, какую
они болтают сегодня.
  В фантастическом "темном будущем" (антиутопиях) меня раздражает 
отсутствие здравых выводов, которые можно было бы приложить к 
настоящему. Демонстрируются всё те же пороки, только на другом 
фоне.
  Дешевые проповеди -- это тоже, конечно, плохо, но если бы 
выставлялись в качестве побеждающих положительных героев люди, 
которые отказываются от машин, излишеств, пустых развлечений и
иногда уважительно цитируют греческих мудрецов и римских стоиков, 
то я бы, наверное, был доволен.

                            *  *  *

  Некоторые научные фантасты мне неприятны особенно. К примеру,
Кир Булычёв. По-моему, свои основные сюжеты он заимствовал --  
у авторов, которых из каких-то соображений не переводили на 
русский язык. А если переводили, то публиковали малым тиражом. 
О, я помню, как даже в приличной городской библиотеке было трудно
заполучить хорошую книгу. Основная причина этого состояла,
по-моему, в том, что масса посредственных писак стремилась про-
сунуть в издательства свою чепуху. Кстати, я думаю, что дефицит
хороших книг был одним из факторов, понуждавших советских граждан
ненавидеть советскую власть.


8.14. О сказках.

  Сказка -- ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок.
  Таинственна природа сказок. Есть в них что-то такое, от чего 
даже добрым молодцам бывает польза.
  В сказке человек силен: он может бросить вызов сверхъестест-
венному и даже одержать потом победу. Сказка дает надежду самому
обделённому и несчастному. В ней можно даже омолодиться, обрести
прекрасную внешность и оживить умершего, так что сказочная
надежда остается с тобой до твоего последнего вздоха.
  Конец у сказки почти всегда положительный, а если все-таки 
не положительный (пример: сказка про колобка), то ему хотя бы
предшествует что-то особо приятное, иначе эту сказку вряд ли 
будут еще раз читать или слушать.

                            *  *  *

  Когда я стал присматриваться к сказкам, которые поглощает 
дочка, у меня появилось дополнительное основание для беспокой-
ства. Вообще, через сказки детские головки грузятся такими яркими
образцами дурного поведения, что следствием может быть только
высокий уровень преступности.
  Взять, к примеру, популярную сказку Шарля Перро "Кот в сапо-
гах". Ее главный Кот есть никто иной, как аферист, а под конец
еще и убийца (съел людоеда). Вдобавок он подбил своего хозяина
стать самозванцем и захватить чужое имущество. Про людоеда,
кстати, подумалось: может, он ел только плохих людей и оказывал
тем самым большую услугу обществу.
  А сказка "Мальчик с пальчик"? Когда нечего стало есть, папаша
вместо того, чтобы зажарить мамашу или соседа, отвел своих мало-
летних сыновей в лес и там бросил на погибель. Когда я читал эту 
сказку своей дочери, то принимал меры к тому, чтобы у нее не 
возникло опасения, что и я способен так поступить.
  А "Бременские музыканты"? Бродячие артисты-аферисты обманули
глупого короля: втёрлись к нему в доверие и потом этим доверием 
злоупотребили. В этой истории даже классовая борьба не просмат-
ривается, а только жульничество.
  А вот еще "Аленький цветочек" С. Т. Аксакова. Некоторые могут 
подумать, что это сказка о любящем отце и любящей дочери. На
самом же деле она о том, как купец ничтоже сумняшеся организовал
кражу венца из тщательно охранявшейся башни, а позже пытался
собственноручно стащить драгоценный цветок из чужого сада, но
попался с поличным и едва не был за это казнен. Но в сказке нет
ни намека на моральное осуждение его поступка.
  Есть, конечно, и приличные сказки. "Три поросенка", например.


8.15. О снах.

  Насколько ярок и четок сон, настолько блекло и расплывчато 
воспоминание о нем.
  Человек, которому снятся только хорошие сны, не то чтобы совсем 
уж блажен, но, по крайней мере, сравнительно легко переносит
неприятности. Сон для него -- источник положительных эмоций, а
иногда даже и толковых идей. Хотя случается и так, что идея, 
казавшаяся во сне великой, по пробуждении воспринимается уже как
чепуха (но может быть, это случается потому, что с пробуждением
она теряет какой-то важный нюанс).
  Иногда -- если ты в полудреме -- удается немного управлять 
происходящими во сне событиями.
  Некоторые сны помнятся всю жизнь, хотя они ничем другим не 
примечательны. Бывает, давно -- казалось бы -- забытый сон вдруг
всплывает в памяти каким-то своим фрагментом.
  Нередко сон прерывается на самом интересном. Собственно, в 
интересном и есть причина его прекращения: ты оказываешься
слишком возбужденным. Иногда он прерывается, когда начинается
что-нибудь неприятное, и тогда ты вряд ли об этом сожалеешь.
  Бывает, сон перекрывается следующим сном, так что вспомнить его
почти невозможно.
  Бывает, проснувшись много раньше нормального срока из-за шеве-
ления каких-то идей, ты вываливаешь эти идеи на бумагу и таким 
образом избавляешься от беспокойства по поводу того, что они
останутся забытыми или недоразвитыми, и приобретаешь возможность
снова заснуть, пока еще темно за окном и соседи не начали прояв-
лять свою жизненную активность.
  Мир здоровых снов -- почти то же, что мир сказок. Воображение
сказкотворцев наверняка подпитывалось сказками.
  Лучшие минуты творчества -- обычно немедленно после пробуждения.
  Способность хорошо спать и видеть правильные сны -- это большое
естественное благо, которое надо беречь.

                            *  *  *

  Сны лучше кино тем, что в них не надо воображать себя на месте 
главного героя: вы там главный герой и есть. Одно только плохо в 
снах: ваши выдающиеся практические успехи, достигнутые в снах, 
там и остаются. Но, конечно, идеи и настроения -- тоже не лишь 
бы что.
  Может, сегодня под утро я победил чудище -- и в очередной раз
спас человечество. Но кто об этом узнает, кто оценит? Даже если я
буду об этом возбужденно рассказывать, люди останутся безразлич-
ны: у них собственные сны. А ведь не исключено, что мои ночные
видения -- моя астральная битва со злом, и человечество в аст-
ральном плане давно уже держится на мне (ну, на горсти таких, как 
я). Из наших рук оно получает возможность совершать и дальше свои 
глупости. Но где признательность героям?!

                            *  *  *

  Однажды во сне я вспомнил, что у меня уже был предыдущий сон на 
ту же тему. Тот предыдущий сон я в этом новом сне воспринимал как 
пророческий, а этот новый -- как осуществление пророчества.
Правда, оба сна были сплошным непотребством: содержимое унитаза
переливалось через край, а я с этим боролся. Может, начать поне-
многу готовиться? 
  (Когда я жил в общежитии, такой кошмар действительно приключил-
ся с одним соседом снизу: какая-то дрянь бросила кол в выход
канализационной трубы на крыше, а этажом ниже этого соседа в
трубу была почему-то вварена вставка из более узкой трубы, и кол
в этом месте застрял. Несчастный сосед выносил из своих комнат
чужое дерьмо ведрами. Я чувствовал к этому человеку не свойствен-
ное мне сильное сострадание. Слава Богу, он справился с работой
до того, как я узнал о его существовании. Впрочем, я всё равно
вряд ли нашел бы силы помочь ему. Мне доводилось в ранней
молодости проявлять самоотверженность такого уровня, но больше на
нее не тянет. Да и что хорошее случилось бы, если бы я помог?
Вместо одного несчастного, перемазанного чужим гов.., оказалось
бы два. Сосед поверил бы, как говорится, в людей? А может, он в
них и не сомневался. Или наоборот, всё равно не поверил бы, а я
-- в г..не!)


8.16. О полусонном состоянии.

  Утренний полусон -- наверное, самое особенное, самое приятное 
состояние человека. Его великолепием пользуются, наверное, почти 
все -- но, конечно, лишь кое-как и мало соображая, к какому 
великому благу они прикасаются. В утреннем полусне твой не вполне
разбуженный ум еще свободно отдается фантазии. Ты еще пребываешь
в мире, в котором можешь почти всё, но ты уже способен перетащить
из этого мира в мир реальный идею, образ, настроение.
  Теплая постель -- это маленький уютный дом, как раковина 
улитки. А в этом доме скрыт проход в блестящий мир снов.
  Искусство полусна включает в себя, во-первых, способность так 
организовать свою жизнь, чтобы выходило достаточно времени на 
здоровый сон и на последующее пребывание в полусне хотя бы в те-
чение минут двадцати. Во-вторых, оно включает в себя способность 
пользоваться полусном: дофантазировать сны, выжимать из них
побольше полезного, плавно переходить от полусна к состоянию
утреннего творческого возбуждения, обычно приносящему самые 
ценные плоды.

                            *  *  *

  Раскованность воображения, присущая сновидениям, благодаря 
полусну частично сохраняется потом некоторое время и в состоянии 
бодрствования. Этим обусловливается возможность плодотворных 
утренних вдохновений. Иными словами, если не было полусна, то 
маловероятно, что утро будет отмечено приходом хорошей идеи.

                            *  *  *

  Оказаться в состоянии полусна не так-то легко. Чаще всего выход 
из сна случается резко, и человек проскакивает блаженное состоя-
ние. Он остается в постели и пробует подремать, но эта попытка 
возврата в полусон обычно заканчивается неудачно: спать уже не 
хочется, но нет и душевного подъема. Не чувствуется шевеления
значительных мыслей в подсознании, и день пройдет, скорее всего, 
серо.
  Попытки заснуть при бессоннице -- это тоже не полусон; во 
всяком случае, не тот полусон, какой нужен. Ты представляешь свою
постель и маленьким уютным домом, и раковиной улитки, но нет ни 
забытья, ни приятной работы воображения.


8.17. О добрых молодцах.

                          Добра молодца не чёрт приносит -- он
                        сам приходит.

                              Белорусская сказка "Вдовий сын".

  Что значит слово "молодец" (с ударением на первом слоге)? Это
молодой (или хотя бы не старый) человек; не злой (даже если про
него не говорят "добрый"), энергичный, не без способностей, сам
по себе, ищущий самоутверждения в каком-нибудь хорошем (или хотя
бы не совсем плохом) деле, требующем силы, выносливости, воли и,
может быть, некоторой сообразительности, но не в кропотливой
нудной работе.
  Вряд ли его целью является обогащение или приобретение большой
власти. Скорее, его увлечет идея победить Чудо-Юдо или освободить
красавицу. Но от попутно приобретенного достатка и общественного 
положения он не откажется. Но может и отказаться.


8.18. О терроризме.
  Терроризм является порождением либерального высокотехничного 
общества: низкотехничное общество не имеет мощных разрушительных 
средств, а нелиберальное не предоставляет свобод, необходмых для
вызревания преступных замыслов и сколачивания преступных групп.
А если нелиберальное общество еще и с социалистическим загибом,
оно беспокоится о том, чтобы качество жизни ни у кого не опуска-
лось до возбуждающе-низкого уровня, да еще много и убедительно
говорит о том, как оно об этом беспокоится.
  Террористов можно разделить на "правильных" и "неправильных".
"Правильные" -- не те, кто "за нас", а те, кто убивает больших
деятелей. "Неправильные" -- те, кто убивает подвернувшихся под 
руку. Простых людей убивать значительно проще, чем больших 
деятелей: их никто не охраняет. Но чтобы убийство простых людей 
привлекало внимание, приходится отправлять их на тот свет боль-
шими группами, тогда как если заниматься большими деятелями, то 
и единственный труп вызывает большой шум.
  Тиранов убивали всегда. Массовая резня тоже всегда была обыч-
ным делом. Но это не были террористические акты. Террористический
акт -- это когда граждане "из народа" убивают по собственной 
инициативе, демонстративно, в политических целях, по возможности 
анонимно и безнаказанно.
  Терроризм появился во второй половине XIX века -- вслед за 
изобретением мощных взрывчатых веществ и детонаторов ударного 
действия -- когда стало возможным изготовление компактных и 
мощных бомб. Убивать на расстоянии можно было и из пистолета,
но от бомбы сильнее впечатление: больше шума и трупов. Кроме 
того, выше вероятность успеха, а убийце легче потом скрыться.
  Международная терористическая организация сложилась и успела
проявить себя. Благодаря этому она теперь имеет возможность 
впечатлять ноепытную молодёжь, добывать средства, привлекать к
себе отчаявшихся, индоктринировать и направлять психически сла-
бых. Её "социальная база" огромна. Её идеология не то чтобы
неуязвима, но с этой идеологией серьёзно не борются: те, у кого
есть средства на такую борьбу, сами идеологически уязвимы в ещё
большей степени.

                            *  *  *

  Терроризм -- не социальная болезнь, а реакция на совокупность
социальных болезней. Лечить надо общество, а не террористов.
Террористы и есть самозваные лекари: лечат, как умеют.
  В дурно устроенном обществе имеют место огромные человеческие 
потери (вследствие конфликтов, катастроф, болезней, низкой рожда-
емости и пр.). Поэтому террорист имеет возможность рассуждать 
так: хотя в результате его акции и погибают некоторые хорошие 
люди, эта акция, возможно, позволяет предотвращать гибель значи-
тельно большего количества других хороших людей, т. е. является
по сути спасательской. 
Командир армейского подразделения жертвует немногими ради 
спасения многих других  (хотя приносимые в жертву зачастую вовсе 
не добровольны в своей роли и охотно бы ею с кем-нибудь 
поменялись). Не то же ли делает и террорист?

                            *  *  *

  Мотивы террористической деятельности: месть, потребность в
разряжении агрессивности, садизм, стремление к превосходству 
(власти, славе), самопожертвование, стремление исправить 
общество.
  Условия возникновения терроризма:
1) неблагоустроеннность страны (неблагоустроенная страна может
   поставлять террористов в благоустроенную страну);
2) непристроенность людей героического склада;
3) психиатрический либерализм;
4) слабость полицейской работы;
5) ущербность системы образования (неспособность её прививать
   здравое мировоззрение);
6) настроенность СМИ делать из террористических актов большие 
   новости;
7) доступность снаряжения и мощного оружия, используемых в
   террористических актах.

  Поскольку основные сведения о терроризме и борьбе с ним
общедоступны, терроризм способен самовозрождаться на высоком
уровне "качества".


8.19. О стрельбе из-за угла.

  В новостях показали достижение западной мысли: устройство для
стрельбы из-за угла. Представляет собой что-то вроде пистолета-
-пулемета с поворачивающимся стволом, а также видеокамерой и 
видеоэкраном для наблюдения и прицеливания. Предназначено для 
борьбы с террористами. Или, может быть, только для их устрашения.
Показали даже счастливого изобретателя -- какого-то израильского 
полковника.
  Воображаю, как будет выглядеть применение этого устройства. 
Поскольку для обращения с ним требуются особые навыки, то навер-
няка появится новая разновидность стрелков: "заугольники". Если
какая-нибудь "группа захвата" будет скрытно куда-то пробираться,
они будут двигаться первыми -- от угла к углу. Или же их будут
выпускать вперед только тогда, когда будут попадаться подходящие
углы. Тщательно наведя свое кривое оружие мимо цели (правее или
левее ее -- с учетом того, что отдача уведет повернутый ствол 
в сторону), они будут делать свой единственный выстрел, и тут же
из-за их спин -- если позволит место -- будут выскакивать бойцы
с нормальным оружием. Можно, конечно, сыпать градом пуль и из
ствола, завернутого за угол, -- если не жалко заложников.
  Если "заугольник" столкнется с противником в момент, когда 
ствол оружия повернут в сторону, он должен будет либо тратить 
время на выправление ствола, либо стрелять боком, либо рвать из
кобуры пистолет. Поэтому, наверное, в паре с "заугольником"
всегда должен двигаться нормальный стрелок. Тем более, что
сложная заугольная система может внезапно сломаться. Еще один
выход: добавить к "заугольной" системе под ствол вспомогательное 
нормально стреляющее приспособление. Или еще вариант: в "группе
захвата" сделать "заугольниками" всех. Тогда будет довольно 
большая вероятность того, что при столкновении с противником 
хотя бы у некоторых стрелков стволы окажутся повернутыми в нужную 
сторону (но надо еще, чтобы люди соображали, в какую именно,
иначе от страха перестреляют друг друга).
  Что касается террористов, то при занятии какой-либо позиции 
они будут вынуждены обращать внимание на заугольно-опасные
направления (или просто на опасные углы). Им можно будет помещать
напртив каждого такого угла по большому зеркалу. Это дешево и
технически не сложно. Если зеркало вдруг разлетится на куски,
это значит, что начался штурм. Или что трюк с зеркалом не удался.
  Но можно обходиться и без зеркал. Если террорист ожидает напа-
дения, то он высматривает маленькую штучку, которая вот-вот 
покажется из-за угла. При этом он сам выглядывает из-за другого 
угла или из-за несгораемого шкафа. Если он заметит штучку, то 
немедленно бросит в ее направлении гранату, которую держит
наготове в руке. Чтобы распознать момент приближения штучки,
достаточно набросать за углом побольше битого стекла и всякого 
гремучего хлама. Дополнительно можно припрятать среди хлама
небольшую мину.
  А ведь как просто и легко было в "дозаугольную" эпоху! Если
террорист не ожидал немедленного нападения, то выскочивший или
просто высунувшийся из-за угла (или чего-нибудь еще) стрелок
мог мгновенно оценить обстановку и либо скрыться обратно, либо
поразить одну-две, а то и три цели. Его действия облегчались
во-первых, тем, что он осматривал позицию противника напрямую,
а не на маленьком экране, во-вторых, тем, что ему при выстрелах
почти не мешала отдача, а в третьих, тем, что перенацеливание
оружия занимало у него незначительное время.
  Но я всё-таки за то, чтобы приспособления для стрельбы из-за
угла распространились пошире: разным борцам с гнилым миропорядком
в этом случае будет легче воевать, а когда такие приспособления 
станут попадать к ним в руки (или делаться ими по прототипу),
можно будет использовать их для снятия охранников -- конечно, при 
условии, что поблизости будут подходящие углы. Далее, к "зауголь-
ному" оружию можно добавить видеопередатчик и устройство для
дистанционного спуска и использовать полученную систему для
террористических актов. Перспективных вариантов множество:
стреляющий мусорный бак, стреляющая водосточная труба и т. д.
Зона, в которой диверсанты и террористы смогут поражать цель,
расширится метров до двухсот, так что для некоторых людей жизнь
превратиться в кошмар. А когда для борьбы с международным
терроризмом станут изготовлять еще и самодвижущееся оружие, для 
террористов и вовсе настанет золотой век. Как и для производите-
лей этой технической дребедени.


8.20. О парадигмах.
  Некоторые важные вещи мне непонятны. К примеру, я не понимаю,
почему распространилось христианство. Нет, я знаю обычные объяс-
нения на этот счет и даже добавил к ним пару собственных, но
что-то устраивают они меня не вполне. Как будто что-то важное
пока еще ускользает от моего внимания, но вот-вот будет ухвачено.
  Мне также не совсем понятно, почему развалилась Римская 
империя. Опять-таки я могу много чего сказать или пересказать 
на этот счет, но чувство удовлетворения у меня не наступит. К 
обычным объяснениям причин этого события я добавил флуктуации и 
накопление абсурда, но надо бы еще что-то. Вот только что?
  Причиной своей непонятливости я считаю то, что некоторые вещи
"не входят в круг наших понятий". Привитая мне манера структури-
рования мира что-то дробит на многие фрагменты и разбрасывает по 
разным частям, а что-то игнорирует совсем.


8.21. О наших балтийских братьях.
  Мы их любили: Донатаса Баниониса, Альгирдаса Масюлиса, Юозаса 
Будрайтиса, Витаутаса Томкуса и пр. Мы выучивали их мудреные
имена, фамилии и названия городов. А они нас не то быстро
разлюбили, не то даже и не любили никогда вовсе.
  Они обожали снимать фильмы по произведениям западноевпропейских 
и американских писателей. Можно сказать, подсознательно тянулись 
к Западу. А в фильмах, снимаемых на русских киностудиях, они 
обычно играли немцев, американцев и т. п. -- из-за своей 
"арийской" внешности и акцента.
  Для девицы выйти замуж за прибалта и сменить свою славянскую 
или еврейскую фамилию на какую-нибудь Бурбулькайте считалось 
большим достижением -- почто таким же большим, как оказаться
в женах кучерявого сына вождя из какой-нибудь Замбии.
  Я помню, как выбирался студентом в Вильнюс. Всего три часа 
маеты в поезде, и ты уже в другом мире: с нерусской речью,
нерусскими газетами и т. п. Съездить в Прибалтику было почти то
же, что попасть за границу: можно было надивиться чужому всласть.
Даже буквы на всяких уличных надписях там были в основном
латинские.
  В армии прибалты были на хорошем счету (во всяком случае 
ценились выше казахов и узбеков). Я не знаю, о чем они бурчали по
свом углам, но я никогда не сталкивался с их враждебным ко мне
отношением.
  Мы никогда не смотрели на них с высокомерием: скорее, чуть-чуть
даже снизу вверх. Про то, что с Красной Армией воевали эстонская
и латышская дивизии СС, я узнал только во время "перестройки".
Прежде этот факт замалчивался, чтобы не сеять враждебности (но
"перестроечные" разоблачители поднесли его, конечно, как свиде-
тельство лживости коммунистов).
  Когда в конце 1980-х наши балтийские браться решили от нас 
отделиться, этот факт даже воспринимался мною положительно -- как
демарш против ненавистной КПСС. Протрезвление пришло позже --
когда в Прибалтике начали притеснять "русскоязычных".
  У меня есть чувство обиды на них за ту их поспешность, с какой 
они от нас открестились (ну, может, не все). Я не разбираю,
насколько обоснована эта обида: я просто отмечаю, что она есть.
Не то чтобы очень большая: можно было бы и плюнуть на это дело.
Но все-таки я сегодня стараюсь не покупать товаров из Прибалтики.
  Независимость они получили благодаря Октябрьской революции, 
в которой, кстати, многие из них неплохо поучаствовали на стороне
большевиков. Таким образом, в 1939-м советская власть забрала у
них то, что сама же им и дала. И я сомневаюсь, что большинство
литовцев, латышей и эстонцев было против ввода советских войск
в Прибалтику и установления там советской власти: СССР в то время
был на подъеме, дышал "историческим оптимизмом", а "красная
пропаганда" -- вещь сильная, убедительная.
  Кстати, Вильнюс -- это бывший белорусский город Вильно, осно-
ванный племенем кривичей и заселенный на протяжении большей части
своей истории преимущественно белорусами и евреями. 
  А еще меня умиляют всякие Волкаускасы, Баранаускасы, Соколаус-
касы, Петрухинсы, Гловацкасы, Мицкявичусы, Петкявичусы и т. п.
  Русские -- нация с недоразвитым чувством собственного достоин-
ства: вместо того, чтобы бойкотировать прибалтов за их, можно 
сказать, предательство, перед ними чуть ли не заискивают.

8.22. О йоге.
-- А вот тебе в помощники Сидоров. Он хороший специалист, только 
часто впадает в нирвану. Йог, знаешь ли. Сидит, высунув язык, 
смотрит в одну точку счастливыми глазами и ни на что не реаги-
рует. Ты его в такие моменты не трогай: все равно бесполезно.
Просто подожди пару часов. Ругать его за это нет смысла -- он
ведь поборол все эмоции! Я уж и бить его пробовал, но даже это 
не помогает. Он как растение, только ходит. Вот уйдет в ашрам, 
останемся вообще без штатной единицы: на такую нудную работу еще 
попробуй кого-нибудь найди! Так что ты на него не слишком дави: 
с пониманием относись. Другим деньги нужны, карьера, знаешь ли, 
а этот проросшей чечевицей питается -- и доволен. Кстати, ума не
приложу, где он ее берёт. Не иначе, плантацию дома устроил. На
кухне.

                            *  *  *

  Несчастный Ганг едва справляется со своими священными функци-
ями: одни развевают над ним пепел своих покойников, другие в нем
моют ноги, третьи чистят его водою зубы. "Ганг, твои воды
замутились!" Честно говоря, я бы побрезговал даже носки в нем
постирать. И что-то он совсем не полноводный в нынешние времена.

                            *  *  *

  Джайниты -- евреи индийской цивилизации: их специализация -- 
торговля, ювелирное и банковское дело. Чтобы не душить насекомых,
они не занимаются ни земледелием, ни скотоводством. Оставляют
убийство другим. С их точки зрения, это очень нравственно.

                            *  *  *

  Всякая идеология должна оцениваться по тому, в состоянии ли ее 
носители образовать собственное жизнеспособное общество (среди
прочего, способное защищаться от других обществ). Если не в
состоянии, значит, их идеология в лучшем случае комплиментарная
(дополняющая какие-то другие идеологии), в худшем -- и вовсе
паразитическая.
  Общество из одних лишь йогов, по-моему, долго не просуществует. 
Разве что как небольшое маргинальное образование на территории, 
которая никого другого не привлекает.

                            *  *  *

  Утренний развод в индийской армии.
- Капур!
- В нирване.
- Тагор!
- В нирване.
- Синхг!
- Чистит чакры.
- Передайте ему: когда закончит с чакрами, пусть принимается за
  сортир.

8.23. О плачущих мужчинах.
  В "Одиссее" перерыдали почти все главные герои: кто от радости, 
кто от печали.
  Рыдал царь всех ахейцев Агамемнон (песнь 4-я):
     Радостно вождь Агамемнон ступил на родительский берег.
     Стал целовать он отечество милое; снова увидя
     Землю желанную, пролил обильно он теплые слезы.

  Рыдал царь спартанцев Менелай (там же):
     Громко заплакав, упал я на землю; мне стала противна
     Жизнь, и на солнечный свет поглядеть не хотел я, и долго
     Плакал, и долго лежал на земле, безутешно рыдая.

  Одиссей рыдал неоднократно. К примеру, о появлении его в 
собственном доме рассказывается так (песнь 22-я):
     В залу пришли; обступивши веселой толпой Одиссея,
     Голову, плечи и руки они у него целовали.
     Он же дал волю слезам; он рыдал от веселья и скорби,
     Всех при свидании милых домашних своих узнавая.

  Случилось рыдать даже Ахиллу -- в "Илиаде (песнь 19-я):
     ... над Патроклом своим распростертый,
     Громко рыдал он; и многие окрест друзья мирмидонцы
     Плакали.

  А на похоронах самого Ахилла рыдали даже боги ("Одиссея", 
песнь 22-я):
     Музы -- все девять -- сменяяся, голосом сладостным пели
     Гимн похоронный; никто из аргивян с сухими глазами
     Слушать не мог сладкопения Муз, врачевательниц сердца;
     Целых семнадцать там дней и ночей над тобой проливали
     Горькие слезы бессмертные боги и смертные люди.

  В "Песне о Роланде" со слезами дело обстоит не хуже, чем в
"Одиссее" (CLXIII):
             Увидел граф, что пэров больше нет,
             Что умер друг любимый Оливье,
             Скорбит и льет он слезы из очей,
             Весь побледнел, меняется в лице.

  Оттуда же (CLXXVI):
             Карл восклицает: "Всеблагой творец!
             Зачем я не был с ними в этот день!"
             Рвет бороду, сдержать не может гнев.
             Рыдает он, и с ним бароны все.
             Без чувств там двадцать тысяч человек. 

  Надо думать, способность (или даже склонность) пускать слезы 
при некоторых обстоятельствах -- это верный признак честного
воина: человека, способного воодушевляться и идти на верную
смерть ради товарищей и отечества (хорошо, если они того стоят).
  Слезы слезам рознь. Говорят, Максим Горький любил порыдать над 
рукописями молодых писателей. Некоторые из них понимали это
неправильно и начинали строчить с удвоенной силой вместо того,
чтобы бросить литературное занятие вообще. А ведь дело было всего
лишь в психической слабости этого великого человека.
  Нет, я не такой, как Горький. Если я бываю близок к рыданиям 
(ведь обычно всегда кто-то торчит рядом, так что спокойно поры-
дать нет никакой возможности и приходится рыдать незаметно, почти 
что мысленно), то лишь по серьезному поводу. Например, когда оче-
редные "наши" идут в атаку. В этом смысле для меня парадоксален
фильм "Чапаев": на нем меня тянет рыдать и за "красных", и за
"белых".За "белых",  каппелевцев, я душусь слезами, когда они
маршируют со штыками наперевес, под барабанный бой. За "красных"
-- когда Чапаев мчится на коне, в развевающейся бурке, с саблей
наголо, чтобы добить этих каппелевцев. И конечно, когда он тонет. 
В этот момент мне всякий раз хочется убить какую-нибудь сволочь, 
но сволочь никогда, слава Богу, не подворачивается.

                            *  *  *

  О плачущем Кромвеле. Из книги Бэри Коварда "Оливер Кромвель":
  "Кроме того, он стал более подавленным: 'он плакал, -- писал
дворянин из Эссекса, докладывая о первой встрече Кромвеля с
Ферфаксом в сентябре, -- когда приехал в Бостон и узнал, что для 
него нет денег из Эссекса и других графств'. К концу года вновь 
сообщалось, что войска Кромвеля (как и весной) были на краю 
мятежа." (стр. 57)

                            *  *  *

  О плачущем Гитлере. Из знаменитой запрещённой книги:
  "10 ноября нас посетил пастор лазарета и устроил маленькую
беседу с нами. Теперь мы узнали все."
  "Я тоже присутствовал при этой беседе, хотя находился в страшно 
возбужденном состоянии. Почтенный старик весь дрожал, когда он
говорил нам, что дом Гогенцоллернов должен был сложить с себя
корону, что отечество наше стало 'республикой' и что теперь нам
остается только молить всевышнего, чтобы он ниспослал благослове-
ние на все эти перемены и чтобы он на будущие времена не оставил
наш народ. В конце речи он счел своей обязанностью -- по-видимому
это была его внутренняя потребность, которую он не в силах был
превозмочь, -- сказать хоть несколько слов о заслугах императорс-
кого дома в Пруссии, Померании -- да и во всей Германии. Тут он
не смог удержаться и тихо заплакал. В маленькой аудитории
воцарилась глубокая тишина. Все были страшно огорчены и тронуты.
Плакали, думается мне, все до единого человека. Оправившись,
почтенный пастор продолжал. Теперь он должен нам сообщить, что
войну мы вынуждены кончать, что мы потерпели окончательное
поражение, что отечество наше вынуждено сдаться на милость
победителей, что результат перемирия целиком будет зависеть от
великодушия наших бывших противников, что мир не может быть иным
как очень тяжелым и что, стало быть, и после заключения мира
дорогому отечеству придется пройти через ряд самых тяжких
испытаний. Тут я не выдержал. Я не мог оставаться в зале собрания
ни одной минуты больше. В глазах опять потемнело, и я только
ощупью смог пробраться в спальню и бросился на постель. Голова
горела в огне. Я зарылся с головою в подушки и одеяла."
  "Со дня смерти своей матери я не плакал до сих пор ни разу.
В дни моей юности, когда судьба была ко мне особо немилостива,
это только закаляло меня. В течение долгих лет войны на моих
глазах гибло немало близких товарищей и друзей, но я никогда не
проронил ни одной слезы. Это показалось бы мне святотатством.
Ведь эти мои дорогие друзья погибали за Германию. Когда в самые
последние дни моего пребывания на фронте я пережил особенно
горькие минуты, стойкость не покидала меня. Когда газом выело
мои глаза и сначала можно было подумать, что я ослеп навеки, я
на одно мгновение пал духом. Но в это время некий возмущенный
голос прогремел в мои уши: несчастный трус, ты, кажется,
собираешься плакать, разве не знаешь ты, что судьба сотен и
сотен тысяч немецких солдат была еще хуже твоей! Это был голос
моей совести. Я подчинился неизбежному и с тупой покорностью
нес свою судьбу. Но теперь я не мог больше, я -- заплакал."
  Может, обманывает. Ведь только немногие способны на такое. И 
эти немногие делают историю и живут вечно. Остальные же приходят 
в этот мир лишь за тем, чтобы "отцвесть и умереть": слегка по-
участвовать в круговороте веществ и потом без следа раствориться.

                            *  *  *

  Продолжение антологии плача. На этот раз -- плачущий Отто фон 
Бисмарк, канцлер Германии:
  "Я хотел сказать больше, но внутреннее волнение не позволило
мне продолжать, я судорожно зарыдал и вынужден был уйти с 
трибуны." ("Мысли и воспоминания", т. I, гл. II)

                            *  *  *

  О плачущем Иване Бунине. Этот тоже признался сам:
  "Какая-то паскудная старушонка с яростно-зелёными глазами и 
надутыми на шее жилами стояла и кричала на всю улицу:
- Товарищи, любезные! Бейте их, казните их, топите их!"
  Я постоял, поглядел -- и побрёл домой. А ночью, оставшись один,
будучи от природы весьма несклонен к слезам, наконец, заплакал и 
плакал такими страшными и обильными слезами, которых я даже и 
представить себе не мог." ("Окаянные дни", 11 июня 1919 г.)
  Довела человека до слёз паскудная старушонка... Впрочем, не 
только она.

                            *  *  *

  О плачущем Льве Толстом. За него признались другие. Иван Бунин, 
"Освобождение Толстого":
  "'Приехал, постучал и спрашивает: "Можно мне войти?" Гостинник
говорит: "Пожалуйте". - "Ведь я Толстой, может, вы меня не
примете?" - "Мы всех принимаем, - говорит гостинник, - всякого,
кто желание имеет". Они и остановились у нас. Потом пошли к
настоятелю, потом ездили в Шамардино, к сестре своей монахине...
Потом за ними приехали...'
  Монах еще говорил, что перед крыльцом настоятеля Лев Николаевич
стоял на холоде и сырости с шапкой в руках. Он опять не хотел
входить прямо, опять просил служку доложить: 'Скажите, что я Лев
Толстой, может быть, мне нельзя?' Монах сам вышел к нему, раскрыв
объятия, и сказал: 'Брат мой!'. Лев Николаевич бросился к нему на
грудь и зарыдал..."

                            *  *  *

  Плач героев Михаила Булгакова ("Белая гвардия"):
- (...) Слушайте, дети мои! -- вдруг сорвавшимся голосом крик-
нул полковник Малышев, по возрасту годившийся никак не в отцы, а
лишь в старшие братья всем стоящим под штыками, -- слушайте! Я,
кадровый офицер, вынесший войну с германцами, чему свидетель
штабс-капитан Студзинский, на свою совесть беру и ответственность
все!.. все! вас предупреждаю! Вас посылаю домой!! Понятно? --
прокричал он.
- Да... а... га, -- ответила масса, и штыки ее закачались. И затем
громко и судорожно заплакал во второй шеренге какой-то юнкер.
  Штабс-капитан Студзинский совершенно неожиданно для всего диви-
зиона, а вероятно, и для самого себя, странным, не офицерским,
жестом ткнул руками в перчатках в глаза, причем дивизионный
список упал на пол, и заплакал.
  Тогда, заразившись от него, зарыдали еще многие юнкера, шеренги 
сразу развалились..."

                            *  *  *

  Мне кажется, что малорыдающий мужчина с большей вероятностью 
окажется негодяем, чем многорыдающий. Впрочем, можно ведь много 
рыдать и исключительно по личным поводам.

                            *  *  *

  Макс Нордау: "Другой умственный признак вырождения составляет 
легкая возбуждаемость. Психопаты смеются до слез или горько плачут 
по какому-нибудь сравнительно пустому поводу. Самый обыкновенный 
стих или строка в прозе вызывают в них дрожь... Легкая возбуждае-
мость представляется им превосходством; они воображают, что у них 
особенное чутье, и презирают профана, грубым нервам которого недо-
ступно понимание красоты. Несчастные не подозревают, что они 
гордятся болезнью и хвастаются помешательством." ("Вырождение", 
ч. I, гл. III)
  Слишком много рыдаешь -- истерический психопат и вырожденец, 
слишком мало -- шизоид с "уплощенной эмоциональной сферой". В
рыданиях надо соблюдать умеренность, только как узнать, в чем она
состоит? Впрочем, я ведь и не рыдаю, а только подавляю рыдания, 
да и то изредка. Но это, правда, всё равно подозрительно.
  Вдобавок у меня есть "заскок": я обычно не могу спокойно допеть 
до конца песню "По долинам и по взгорьям". Я так живо представляю
отважных босяков с винтовками, что хочется пустить слезу. Конечно
же я связываю это с героическим складом своей личности.
  Ну ладно, я выродок. Или полувыродок. Так ведь и большинство из 
вас -- не лучше меня. Но у вас это проявляется в других формах -- 
более вредных для вас же самих.

                            *  *  *

  Может, что-то не так с психиатрией. А может, всё уже так, как 
надо, только мне попадаются на глаза слишком старые книжки. 
Короче, я не могу разобраться в том, шизоидный я психопат или 
истероидный: иногда я веду себя как первый, иногда -- как второй.
Допускаю, я и не психопат вовсе. И даже не псих. И не выродок, и
не мутант. Надо бы по-дилетантски решительно взяться за разработ-
ку новой психиатрии, но нет времени и на то, чтобы разобраться 
со старой.

                            *  *  *

  Чем слабее духом становились мужчины, тем больше им были нужны
видимые доказательства их мужественности. Отсюда, наверное, и
родилось расхожее представление о том, что "настоящие мужчины не 
плачут". Отсюда же и нынешняя мода на лёгкую небритость, и разное
подобное прочее.

8.24. О смехе над самим собой.
  Смеющийся над собой не презирает себя, а презирает худшее в 
себе. Он разделяет себя на высшую и низшую составляющие и смотрит
на низшую с позиции высшей. Низшее в нем -- это как бы не совсем 
его: это чуждое и, может быть, даже не возникшее в нем самом, а 
привнесенное -- вторгшееся в него из-за дурного воздействия
окружающих. То, от чего он отрекается и рад бы избавиться (но от
чего зачастую избавиться невозможно). Если человек смеется над
чем-то в себе, то некоторым другим смеяться над этим уже не очень
хочется: ведь это уже был бы не смех над этим человеком, а смех
над тем, что имеет к нему слабое отношение.

                            *  *  *

  Люблю ли я себя? Какая-то часть меня очень мне симпатична. Но
какая-то вызывает отвращение. Я презираю пристроившегося во мне
недочеловека -- ту худшую половину (или треть?) своей личности 
и своего тела, которая сохраняется после всех моих усилий, 
направленных на исправление себя.


8.25. О джентльменском наборе "усы-очки-лысина".

  Для всякого, кто хотя бы иногда смотрит по сторонам и вперед,
а не только себе под ноги, когда перемещается по городу, оче-
видным является то, что есть довольно большая корреляция между
наличием у мужчины лысины, усов и очков. Некоторых располагает к
этой мысли также и глядение на себя в зеркало. Иначе говоря,
существует очкасто-усасто-лысастый ТИПАЖ. И с этим типажем, с
этими Булатами Окуджавами и Александрами Розенбумами, по-моему,
что-то не так. Но что?! Может, он ассоциируется у меня с
абсурдистской интеллигентностью?
  Не могу себя заставить отрастить усы. Не потому, что избегаю
сходства со Сталиным и Гитлером. Скорее, по той же причине, по 
которой не ношу обручального кольца, не цепляю на себя никаких 
значков, а если надеваю галстук, то исключительно черный. Может,
я прирожденный шпион, а может, страдаю "комплексом неполноцен-
ности" и поэтому стараюсь не привлекать к себе лишнего внимания.
Но самое правдоподобное объяснение -- подсознательной неприятие 
мной системы знаков этого общества, вызванное моим нехорошим к 
нему отношением. А поскольку это неприятие проявляется уже лет 
двадцать или даже более, то, значит, рассмотреть во мне будущего 
мизантропа можно было уже двадцать лет назад! А первые признаки 
проклюнулись, наверное, в четырнадцатилетнем возрасте. Но всем 
было на это чихать.
  Усы -- это знак? Нет, это средство согревания верхней губы для 
тех, у кого она мерзнет.

                            *  *  *

  Впрочем, как ни крутись, а непременно ввалишься в какой-нибудь
типаж. А если не ввалишься, то будет еще хуже: станешь выглядеть, 
как круглый дурак или сумасшедший. Но, наверное, это тоже типажи.
  И потом, что человеку делать, если он не смог предотвратить 
лысину (попробуй предотврати!), где-то испортил зрение, а физио-
номию заполучил от природы такую, что непременно надо оживить 
(или замаскировать) ее хотя бы усами?


8.26. О Владимире Высоцком.

                   Без России я ничто. Без народа, для которого 
                я пишу, меня нет.
                                                В. Высоцкий

  Все его киногерои, каких я видел, преисполнены чувства собст-
венного достоинства и говорят так, как будто хотят обратить на
себя пристальное внимание окружающих. Понятно, что актер здесь 
ни при чем -- это роли у него такие психопатические. Даже если 
сам он психопат, это ведь не значит, что он не сможет сыграть 
не-психопата.
  Сыграл бы он хорошо, наверное и придурка-ученого, и вялого 
депрессивного неудачника, и Бабу Ягу, и еще кого-нибудь, не
соответствовавшего его типажу, но в Стране Самых Счастливых
Рабочих людям творческим условия, как правило, не позволяли
раскрыться не то что полностью, а хотя бы и наполовину (впрочем,
в отношении некоторых деятелей можно сказать по этому поводу: и
слава Богу!).
  Но вот ключевой, можно сказать, эпизод в его последнем фильме 
"Место встречи изменить нельзя" -- когда Глеб Шарапов... тьфу, 
Жеглов... когда этот Жеглов поднимает револьвер, чтобы убить 
убегающего почти хорошего бандита, потом опускает, потом снова
поднимает, -- сыгран тяп-ляп. Момент опускания выглядит неесте-
ственно, неубедительно, наигранно, грубо, показушно, халтурно,
фальшиво, слабо. Полагаю, некоторые шибко образованные задумаются
на этом месте, почему я не употребил их любимого "не верю"? Уж
конечно, не потому, что "верю".
  Его песни на военную тему потрясающе хороши. Это такой прорыв 
в благородство, искренность, мужественность, человечность и рус-
скость, что почти всё на ту же тему у других авторов воспринима-
ется рядом с этим как напускное, идеологически выверенное. В 
военных песнях Высоцкого чувствуется героический характер автора.
Придись война на его поколение, он был бы наверняка "грудь в
крестах или голова в кустах". А может, его попросту пристрелил бы
однажды особист -- за "разговорчики".
  Его стихи -- наверное, из самых легких и самых выразительных в
русской поэзии. Это обусловлено тем, что за ними обычно предпола-
галась песня, то есть публичное исполнение, восприятие на слух --
и непременное достижение успеха у слушателей (иначе ведь освищут,
а то и забросают чем-нибудь).
  Идеологически он был РУССКИМ и СОВЕТСКИМ -- в положительном 
смысле этих слов, то есть первого -- с оттенками патриотизма и
удали, второго -- с оттенками народности и фрондерства.
  Его жизнь -- это история медленного непроизвольного подавления
и уничтожения выдающейся личности деградирующей социальной
системой. Дурные качества, которыми он под конец стал отличаться,
были в основном следствием условий, в которых он существовал (а
отчасти -- следствием дурного влияния приятелей). Он был в неко-
тором смысле ИСКАЛЕЧЕННЫМ, так что его уж никак нельзя назвать
образцом. Он не сжился с "системой", и она его сжила со света.
  Впрочем, сказать, что Высоцкого уничтожила "система", -- это
поверхностно и однобоко: уничтожили, скорее, те, кто наливали 
ему водку; кто доставали ему наркотики; кто на нем зарабатывали; 
кто поощряли в нём, скажем мягко, недовольство отдельными сторо-
нами существовавшего общественного строя. В общем, либеральная 
московская шушера. А после его смерти они еще заработали кое-что 
на воспоминаниях о нем.
  Он был хорош во времена, когда надо было грызть именно ту 
"систему" -- претенциозную, но с большими недостатками. А кем бы 
он был теперь? Его характер не "ложится" на нынешнюю подленькую 
эпошку, но ведь она бы переделала его под себя, а потом бы и 
уничтожила -- доступностью разрушительных соблазнов. Ведь в любом
человеке есть в потенциале очень разное, а проявляется в основном
то, к чему располагают условия. Ну и к чему хорошему может 
подталкивать людей нынешняя эпошка?
  Кстати, сегодня Высоцкий сам -- повод для ностальгии по ТОМУ 
времени -- и немного даже по той "системе".
  В конструктивном отношении он слаб. Его "спортивные" песни 
качественны, но вредны. То же можно сказать о его "альпинистских"
песнях. Его "нравственный заряд" расплывчат и уже неактуален. Его
знаменитое "но мы выбираем трудный путь -- опасный, как военная
тропа" мешает моей борьбе с абсурдизмом и трудоголизмом.
  Сражаясь с собой за Высоцкого, я даже предположил, что, может 
быть, дело не в нем, а всего лишь в том, что "подрывные" возмож-
ности стихов и песен шире их созидательных возможностей. Но ведь
получались же у некоторых и очень сильные "созидательные" песни:
"Нам нет преград", "Не кочегары мы, не плотники" и др.
  В его эпоху грызть "систему" было важно -- чтобы она не загнила 
еще больше. Он прекрасно ее грыз, насколько это было возможно
делать открыто. Это, так сказать, была его специализация, его
миссия. Чего еще я от него хочу? Это же глупо -- требовать от
пилы, чтобы она годилась еще и для использования в качестве
молотка или стремянки.
  Кстати, по-моему, антисоветчиком он не был: он хотел подправле-
ния "системы", а не ее замены. В то время "система" мыслилась
незыблемой и перспективной. Она демонстрировала явные достижения
в различных областях -- и медленнно, но верно распространялась по 
планете. Поскольку Высоцкий не был вполне маргиналом, то можно 
сказать, что он воплощал самокритичность "системы", был примером 
и символом возможной в ней духовной свободы (не такой уж ограни-
ченной). Наверняка к Высоцкому "подбивали клинья" всякие Ларисы 
Богоразы -- и ставили его в неловкое положение: с одной стороны,
надо быть честным и смелым, с другой, чутьё подсказывало, что с
этими борцами за "права человека" что-то не так.
  По аналогии с великими мыслителями можно различать великих
чувствователей. Высоцкий был великим чувствователем. Во всяком
случае, он в этой части был помощнее многих более удачливых
поэтов. Высоцкий выразил здоровую народную реакцию на советские 
реалии сороковых-семидесятых годов.

                            *  *  *

  Когда в конце 1980-х стали вдруг много говорить о Высоцком,
меня это раздражало. Я даже пробовал сочинить разухабистые стихи
по этому поводу. Стихи, как обычно, не получились, но в качестве 
выражения моих тогдашних чувств они сгодятся:
               "Володя!" -- стонет Розенбаум
               И рвет струну, мне душу взрыв,
               А на Ваганьковском наплыв -- 
               Ведь "сверху" повернули кран.
                   Володя нынче в моде --
                   Украсим штаны Володей,
                   Сделаем наклейку,
                   Зашибем копейку. 
               И т. д. 

  Даже со своими недостатками он был выше этой спущенной Горбаче-
вым своры публичных "поклонников", умеющих хорошо устраиваться.
  Высоцкий -- борющийся, страдающий, побеждающий, проигрывающий.
Достоинство этого образа -- в его подлинности: это ведь не какой-
нибудь придуманный герой, раскрашенный сообразно интеллигентской 
моде. 

                            *  *  *

  Из любимейшего:
               Когда я вижу сломанные крылья,
               Нет жалости во мне -- и неспроста:
               Я не люблю насилья и бессилья,
               Вот только жаль распятого Христа.

  В этом четверостишье -- жертвенно-героическая натура Высоцкого.  
Вообще, его поэзия -- героическая. Он из числа наиболее героичес-
ких поэтов в русской литературе. Сказать, что он недооценён, --
неверно: он НЕПРАВИЛЬНО оценён. А правильно оценить его не могут, 
потому что время ныне мелкое и суетливое. Если начать идеологиче-
скую войну за Святую Русь, то Высоцкий окажется в "святорусской"
рати в первой шеренге бойцов. А я буду горд, если попаду хотя бы
в третью, потому что сегодня я пока еще даже не в двадцать пятой.


8.27. О невежестве.

  Лучше быть осторожным рассудительным невеждой, чем самоуверен-
ным бездумным знатоком. Но, конечно, только в случае, если ты
способен соображать здраво и эффективно (что, впрочем, почти одно
и то же).
  В большинстве своих представлений я не вполне уверен. В некото-
рых я уверен вполне, но все-таки допускаю, что могу ошибиться и в 
них. И я также охотно верю тому, что в каких-то случаях мои 
сомнения напрасны, -- но я не знаю, в каких точно.

                            *  *  *

  Можно ли толково рассуждать (а тем более судить) о вещах, 
которых толком не знаешь? Или не знаешь вообще? Ведь что-то ты о
них наверняка все-таки знаешь (точнее, представляешь себе): по
крайней мере то, что они существуют.
  Думаю, можно правдоподобно судить и о вещах, о которых почти 
ничего не знаешь, если ты -- человек толковый (но лучше прибегать
к этому лишь в случае, когда очень надо или когда очень хочется).
Во-первых, это можно делать по аналогии, во-вторых, дедуктивно. В
третьих, можно строить в отношении них какие-то собственные пред-
положения. Чтобы эти рассуждения получались корректными, всего-то
и требуется, что выражать не более определенности и уверенности,
чем имеется на самом деле.
  По отношению к подавляющему большинству вещей, с которыми при-
ходится иметь дело, человек оказывается невеждой в той или иной
степени. Быть невеждой -- это его обычная и неизбежная роль. Но
невеждой можно быть по-разному: по-умному, по-глупому. В неве-
жестве даже есть некоторые достоинства: оно сберегает время и
жизненные силы, позволяет легко плодить смелые гипотезы, а глав-
ное, гарантирует отсутствие псевдознания. Я храню свое невежест-
во как достояние. Я постараюсь передать его детям. Упаси меня
Боже запачкать его живительную основу какой-нибудь книжной
дрянью. Пусть мой разум останется чистым, свежим, открытым для
озарений и восприятий. Или для восприятий и озарений: будучи
невеждой (ну, почти), я не знаю, какое из этих слов лучше
поставить на первое место, чтобы выразить его первичность и/или
особую значимость.

                            *  *  *

  Быть знатоком в какой-то области значит хорошо усвоить принятую 
в этой области совокупность фикций. Но зачем? Чтобы делать добав-
ления в эту совокупность? Чтобы добиться признания других знато-
ков и соответственно получить доступ к благам, которые им причи-
таются в силу абсурдности существующего общественного порядка?
Ну, от благ я бы не отказался. Но не за такую же цену!

                            *  *  *

  Мне никогда не изучить "всего программирования". И никому не
изучить. Так что же, мне можно судить только о той его части,
какую я изучил, а о "программировании в целом" не будет судить 
никто? И о "физике в целом", и о "математике в целом", и о "чело-
вечестве в целом" -- никто тоже?! Так ведь человеческий мир от-
части потому и абсурден, что в нем мало что изучается и проекти-
руется "в целом". Кстати, философия (правильная, конечно) -- это
есть охват "в целом" того, что невозможно (или слишком трудно)
изучить в деталях. Правильный философ -- это правильный невежда. 
А неправильный философ -- это большой знаток чего-нибудь. Может
быть, даже знаток выдающийся.
  Искусство философствовать -- это искусство обходиться без 
знания. Более того, оно предполагает уклонение от знания: такой
подход бережет время и психическую энергию. А неприятностей от
незнания обычно бывает не больше, чем от псевдознания. Если
сильно ошибешься, кто-нибудь да поправит. Главное -- перетерпеть 
период "учёбы", а в дальнейшем избегать слишком уверенных сужде-
ний и приветствовать своих критиков.


8.28. О свиньях.
  Свинья -- мое любимейшее животное (ну, одно из любимейших).
Невзыскательное, добродушное, предприимчивое, всеядное. При 
случае свинья может съесть и хозяина -- но без злобы, утилитарно:
в том смысле, что не пропадать же добру. У дрессировщиков она к
тому же считается умницей. Людям следует во многом брать пример
со свиней.
  Героический вариант свиньи -- вепрь. В "Илиаде" можно прочесть 
следующие великолепные строки (песнь 13-я):
    Но Девкалид не позорному бегству, как отрок, предался:
    Ждал неподвижный, как вепрь между гор, на могучесть надежный,
    Шумного вдруг нападения многих ловцов ожидает,
    Стоя в месте пустынном и грозно хребет ощетиня,
    Окрест очами, как пламенем, светит, а долгие зубы
    Ярый острит он, и псов и ловцов опрокинуть готовый, --
    Так ожидал, ни на шаг не сходя, Девкалид Анхизида..."

Там же приводятся слова Менелая о Гекторе (песнь 17-я):
    Столько и лев не гордится могучий, ни тигр несмиримый,
    Ни погибельный вепрь, который и большею, дикий,
    Яростью в персях свирепствуя, грозною силою пышет...

Шлем с изображениями вепря. Греческий зал Эрмитажа, Петербург. Фото автора.

  В общем, вепрь у архаических греков -- царь зверей и пример
для подражания. Вепрь был символом воинских доблестей также у 
германцев. Воины, поклонявшиеся вепрю, назывались у германцев
свинфилкингами. Они носили на шлемах изображения свиных морд.
Вепрь -- символ Лотарингии. Может быть, название "Швеция"
происходит от слова "свинья" (ну, от названия племени свенов,
конечно, но племя уже названо по "свинье" непосредственно) -- 
это моя любимая гипотеза. 
  В Германии до сих пор есть город Швайнфурт (140 км восточнее
Франкфурта-на-Майне). В России какой-нибудь Свинск давно бы уже
переименовали в Советск или Святотроицк, а вот в Германии
Швайнфурт остался Швайнфуртом, и это характеризует немцев очень
положительно.
  Нежный вариант свиньи -- свиномамочка с восьмью-двенадцатью
детишками. У нее обычно такой счастливый вид, что можно только
позавидовать.
  Среди свиней мне больше всего нравятся поросята килограммчиков
по пять-десять. Веселые, дружные, любопытные, общительные, они 
еще не понимают, какая грустная судьба им отмерена в человечес-
ком мире.

Поросята в питомнике. Фото Reuters.

  Я ненавижу, когда свиней содержат в тесных грязных загонах.
Свинья должна бродить на свободе и валяться в не загаженной
экскрементами грязи.
  После того, как мне открылась суть свиньи, я перестал исполь-
зовать слово "свинство" как отрицательную характеристику. Кстати,
про значение этого слова. Сегодня могут сказать "свинство", "на-
свинячили", к примеру, по случаю беспорядка и мусора в комнате.
Но ведь у полносвинных лесных свиней как раз нет ни комнат, ни
вещей, ни средств производства мусора! А несчастные недосвинки, 
которых вы мучите в своих свинарниках и заставляете есть из 
корыта, не могут не пачкать там, где живут, потому что вы не
оставляете им другой возможности. И еще. Образ, введенный в 
оборот кем-то из баснописцев -- свинья, подрывающая корни дуба, 
который ее же кормит желудями, -- есть человеческая клевета на
добропорядочных хрюш. Но, конечно, и свиньи бывают разные. Свинья
на огороде... Крестьянин просыпается в холодном поту, когда такое
приснится. Но ведь она не заключала с ним договора по поводу его
овощей и потому рассматривает их как свою законную добычу. И сам
он не худшее ли творит, когда пробирается в соседний лес с
топориком?
  Свинья и философия... Кинизм -- это, скорее, свинизм, а не 
собакизм. Диогену следовало называть себя "свинья Диоген". Может,
он и хотел, да стеснялся -- потому что не вполне кинизировался
(точнее, не вполне свинизировался). А может, он именно так себя
и называл, но его впоследствии переврали антисвинисты. Еще одно
объяснение: сравнивать себя со свиньей у греков было чем-то вроде 
хвастовства, а Диоген хотел принизиться.
  Свинья и культура... Здесь достаточно вспомнить такой литера-
турный шедевр, как "Три поросенка". В кино можно указать дилогию
про поросенка Бэйба. Бэйб заслуживает того, чтобы поставить его в
пример всем человеческим детям. Еще одна отважная попытка реаби-
литировать свинство -- образ неунывающего и отважного бородавоч-
ника Пумбы в замечательном мультфильме "Король-лев".
  Свинья и гигиена... Непредвзятое сопоставление человеческого и 
свинского гигиенических подходов однозначно свидетельствует в
пользу свиней. Свинья много здоровее человека и лучше переносит
холод и низкое качество пищи. Об особо здоровом человеке надо бы
говорить, что у него СВИНСКОЕ здоровье.
  Свиноведение... Эта наука, представленная в красиво иллюстриро-
ванных книжках, могла бы не без пользы войти в систему базового 
образования.
  Свиноедение... Может быть, пора с ним кончать. Свободу свиньям!
Бывшие свинофермы можно переделать в концлагеря для человеческих
выродков. В частности, для клевещущих на свинство.
  Свиноподражание... Дай-то Бог! Разумеется, у свиней тоже есть 
недостатки, но надо равняться на лучшее в них, а не на худшее.
  Я завещаю отдать меня после смерти на съедение свиньям (ведь я
в свое время съел их немало!). Я верю, что мною они не отравятся. 
А если все-таки разразятся поносом, так ведь это иногда и
полезно.

Героическая свинья во внутреннем дворе Лувра, Париж. Фото автора.

  В Золотой век человечества -- когда люди еще не отравились 
цивилизацией -- отношение к свиньям было совсем иное, чем в 
нынешнее тяжелое время. Настолько иное, что Гомер -- очень 
свинский  автор! -- в "Одиссее" (песнь 22-я) мимоходом, как
само собой разумеющееся, называет свинопаса Евмея богоравным:
    Вздернувши после веревкою вверх по столбу, привязали 
    К твердой его потолочине; там и остался висеть он.
    С злобной усмешкой ему тут сказал свинопас богоравный:
    "Будь здесь покуда заботливым сторожем, честный Меланфий..."

  В целом приниженное положение свиньи в современной западной
культуре -- который уж аргумент в пользу того, что эта культура 
склона отторгать всё естественное и здоровое. Антисвинизм запад-
ной цвилизации, это ее демонстративное открещивание от всего
свинского, сочетающееся с бесстыдным лопанием свинины, только 
показывает, что здравомыслие и здравочувствование свойственно
этой цивилизации всё меньше. Вспомните хотя бы это высокомерно-
гнусное "метать бисер перед свиньями"! Как-будто свиньям нужен
ваш бисер! И вообще, Библия -- довольно-таки антисвинская книга.
Кстати, кто же пас в антисвинской Палестине тех свиней, в которых
переселились демоны из бесноватого, -- и для чего? Наверное,
никто не пас. Это были дикие свиньи. Точнее -- свободные.
  Может быть, Моисей был тайным свинопоклонником -- и запустил 
миф о нечистости свиньи единственно для защиты ее от евреев.
Кстати, самое нечистое животное -- человек: отходы жизнедеятель-
ности свиньи -- это благотворящее удобрение, а отходы жизнедея-
тельности человека -- это преимущественно отрава для биосферы.
   Я вовсе не против того, чтобы свинья была объявлена в Европе 
священным животным и получила возможность свободно разгуливать по 
улицам городов. В толпе цивилизованных  изнеженных человеческих
уродов она со своей здоровой простотой смотрелась бы вовсе
неплохо, а пытливые люди имели бы возможность мимоходом наблюдать
ее и учиться у нее правильным манерам: невзыскательности,
прямолинейности, искренности, естественности, добродушию и пр.
  Свинизация европейской культуры -- возможно, единственный 
способ ее оздоровления.

Свинья в Лувре, Париж.
Фото автора.

    

  Хотя свинья физиологически очень похожа на человека, а кормит
он ее всякой дрянью, ее экскременты почему-то смердят значительно 
меньше человеческих (иначе в свинарниках пришлось бы устанавли-
вать свинские ватерклозеты!). 
  Слово "свинарник" звучит очень демократично и раскрепощающе:
возникает желание выкинуть из головы все заботы культурного
общества, плюхнуться на подстилку и затянуть веселую песню под
одобрительное похрюкивание друзей.
  В детстве я обожал играть с поросятами. Они любили меня и 
наверняка чувствовали во мне "своего". А я даже наловчился 
подражать их хрюканью. Потребление мною свинины -- своеобразный
знак уважения свинье, мое символическое приобщение к свинству.
  Выражения типа "ну ты свинья!" я понимаю так: кто-то настолько
здоров и неприхотлив, что может позволить себе свинский образ 
жизни.
  Вообще, если непредвзято сравнить свинью и человека, то придешь
к печальному выводу, что человек не имеет морального права есть 
свинину.

  За свинство!

    

                            *  *  * 

  Кстати, вот отрывок, свидетельствующий о глубинном свинизме 
Льва Толстого. Разговор старого охотника с молодым:
- Как она фыркнет на своих на поросят: "Беда, мол, детки: человек 
сидит", -- и затрещали все прочь по кустам. Так так бы, кажется, 
зубом съел ее.
- Как же это свинья поросятам сказала, что человек сидит? -- 
спросил Оленин.
- А ты как думал? Ты думал, он дурак, зверь-то? Нет, он умней 
человека, даром что свинья называется. Он все знает. Хоть то в 
пример возьми: человек по следу пройдет, не заметит, а свинья как 
наткнется на твой след, так сейчас отдует и прочь; значит, ум в 
ней есть, что ты свою вонь не чувствуешь, а она слышит. Да и то
сказать: ты ее убить хочешь, а она по лесу живая гулять хочет. У 
тебя такой закон, а у нее такой закон. Она свинья, а все она не 
хуже тебя; такая же тварь божия. Эхма! Глуп человек, глуп, глуп 
человек! -- повторил несколько раз старик и, опустив голову, 
задумался." (Повесть "Казаки")

    

                            *  *  *

  Из анекдотов о свиньях:
  В двух соседних деревнях жили-были два мужичка-пьянчуги. У 
одного из них был хряк, у другого свинья. Один мужик говорит:
- Давай их сведем, поросят продадим, а на эти деньги напьемся?
- Только вот как я узнаю, когда мне своего хряка везти к тебе?
- А как увидишь, что у него хвост завитушкой, так сразу пулей ко 
  мне!
  Мужик встал с утра пораньше, зашел в сарай, видит, у хряка хвост
завитушкой тот сразу надевает на него мотошлем, сажает в люльку
"совнархоза" и прямиком в соседнюю деревню. На следующий день
история повторяется. Третий по счету день суббота, рано вставать
мужику в облом. Он говорит жене:
- Сходи, посмотри, как у нашего хряка хвост?
  Жена возвращается и отвечает:
- Я не знаю, как хвост, но хряк уже надел шлем и сидит в люльке.

 
8.29. О наведении порядка в стране.

  По правде говоря, навести порядок в стране все-таки легче, чем 
в собственном доме (я имею в виду основательный порядок, а не 
простое складывание барахла ровными стопками). На собственный дом
как-то и жаль тратить способности: эгоистично это. Будет порядок
в стране -- будет и в доме. 
  Взять, к примеру, проблему мебели. Когда у тебя очень много 
всяких книжек и бумажек, нужна очень эффективная мебель, чтобы с
удобством разместить всё это в жилище малого объема. В продаже
такой мебели нет, а значит, надо становиться ученым-мебелеведом и
конструктором по мебели, а также краснодеревщиком, слесарем и
кем-то еще. Между тем, главе государства достаточно лишь отдать
распоряжение специалистам, обрисовать в общих чертах свой замы-
сел, а потом сделать выбор из множества представленных вариантов
(или утвердить выбор специалистов). И тогда добротная мебель
придет в сотни тысяч домов, и миллионы людей почувствуют
облегчение. Может быть.
  Далее, если правильно писать, печатать, рекламировать книги,
можно обойтись меньшим их количеством, а значит, меньше захлам-
лять ими жилище. Но эту проблему тоже не решишь на личном уровне.
А эффективная посуда? А одежда?! А всякие технические приспособ-
ления, вроде компьютера?!! Одни уже только компьютерные провода
достают меня неимоверно. 
  Кроме того, попробуй поборись за собственное здоровье, если 
родная страна на каждом углу навязывает тебе нездоровый образ 
жизни. Автомобильная вонь, вопли соседей, глисторазносительная 
деятельность бомжей и т. п. делают бесполезной половину гигиени-
ческих усилий.
  В общем, как ни крутись, а на личном уровне многого не достиг-
нешь, и выгоднее, поработав умеренно над собой, переключаться на 
общество, государство и человечество. В крайнем случае на негодяя
соседа. 

8.30. О здравом смысле.

  "С самим понятием 'здравый смысл' следует обращаться осторожно,
ибо оно не столь однозначно, как кажется. Английский словарь 
определяет его как суждение, вынесенное в большей степени из
опыта, чем из теории; в американском лексиконе под ним понимается
разумное, но незамысловатое суждение. Ученых здравый смысл
беспокоит, поскольку он приходит к тем же выводам, что и они, но
на несколько месяцев раньше. Однако не следует надеяться на то,
что эта грубо сколоченная мудрость объединит нашу многонациональ-
ную толпу." (Льюис Р. Д. "Деловые культуры")


8.31. О неудачниках.

  Обожаю неудачников -- не вписавшихся, не встроившихся, не 
связавших себя обязательствами взаимного поддакивания, ищущих,
сомневающихся, анализирующих. Они честны, откровенны, здравы и
почти не запятнаны.
  Длинный ряд киношных неудачников почти сплошь заполнен симпа-
тичнейшими фигурами. Правда, кино нехорошо тем, что неудачники
в нем под конец обычно все-таки достигают чего-то значительного.
  В этом гнусном деградирующем мире хороший и способный человек, 
скорее всего, будет неудачником.


8.32. Об играющих в рыцарей.

  Русский феодализм значительно отличался от такового в Западной
Европе. Русь не знала замков. Русский князь жил в городе и защи-
щал этот город. Русский тяжеловооруженный конный воин был
дружинником князя и состоял в его свите, тогда как рыцарь Запада
обитал на своей земле, а к сеньёру являлся изредка. По сути, даже
русский князь был не землевладельцем, а всего лишь администрато-
ром и защитником территории. Так что русские "рыцарствующие",
играют в чужую игру. Иное дело, белорусы. У этих рыцари были,
хотя и не в такой развитой (гротескной?) форме, как на Западе.
Наши полурыцари неоднократно били западных законченных рыцарей, 
а теперь потомки этих полурыцарей в силу своих абсурдистских 
наклонностей подражают битым, причем подражают именно в том ком-
плексе качеств, за который те в конечном счете и терпели пораже-
ния. Разумеется, поражения иногда бывают не менее прекрасными,
чем победы, но здесь не тот случай.
  Далее, надо различать Средневековье раннее (полуварварское) и
Средневековье позднее ("осень Средневековья" -- по Хейзинге). 
Современные "рыцарствующие" склонны подражать позднему Средневе-
ковью -- стареющему обществу, погрязшему в абсурде, который в
конце концов его и погубил. Заимствуют худшее: ритуал, декорум,
звания.
  О рыцарском воинском кодексе. Этот кодекс был средством 
ограничения жесткости конфликтов, то есть работал на сохранение
класса феодалов -- эксплуататоров трудового народа. И он не
распространялся на отношения с "низшими". Кстати, у очень многих
животных (собак, оленей и др.) есть "правила поединков" между
самцами, закрепленные в инстинктах и обеспечивающие выживание
вида. Рыцарский кодекс -- того же рода явление, что и "собачий
кодекс", только с массой абсурдных деталей.
  Не потешно ли: с одной стороны, сокращается численность воору-
женных сил и срок военной службы, а то и вовсе осуществляется 
переход на "контрактную систему", а с другой -- растет число 
взрослых или почти взрослых людей, играющих в войну. Граждане
хотят культивировать в себе агрессивность, а государство не дает
им возможности делать это рациональным образом. Конечно, быть
"рыцарем" много легче, чем тянуть армейскую лямку. К тому же
государство успешно прививает отвращение к армии: и нелепой уни-
формой, и полурабским положением солдат, и абсурдными порядками.
Я уверен, что если бы в стране были толково устроенные вооружен-
ные силы, а также культ этих вооруженных сил и всякие здраво
организованные военизированные добровольческие организации им в 
подмогу, никто бы в рыцарей не играл.
  "Рыцарствование" -- это не только упоение своей безобидной 
агрессивностью и своим якобы превосходством, но еще и форма 
аддикции (ухода от проблем реального мира). Что подходящее для 
реальной жизни могут вытащить из своей игры "рыцарствующие"? Ну,
махать мечом -- это полезно для здоровья. Только и всего. Потому
что в уличной стычке рыцарские замашки могут стоить больших
неприятностей, а то и жизни, а оценить ваш последний подвиг
смогут только другие чудаки из "рыцарского клуба", потому что
толку от этого подвига не будет никакого.
  
                            *  *  *

  Кстати, меч у меня есть. И я им усердно машу, когда есть время 
и настроение. Но у меня нет желания ковать доспехи или переться 
на турнир: там ведь могут и клинок поцарапать. И уж тем более
у меня нет желания обсуждать "рыцарские дела" с другими облада-
телями мечей. В "пути воина" меня привлекают самоограничение,
физическая подготовка и очень контролируемая настроенность на 
агрессию и на самопожертвование ради большого нужного дела, но 
никак не побрякушки и прочий антураж.


8.33. О люках.

  Я знаю в своем районе приблизительно десяток всяких незакрытых 
"колодцев". Они терпеливо ждут свои жертвы. Некоторые пристрои-
лись особенно удачно: в траве вблизи тропинок. Ночью или зимой
ввалиться в них и того проще. Я обращаю на них внимание своих
детишек как на убедительную иллюстрацию того, что жизнь полна
смертельных опасностей и что надо сохранять постоянную бдитель-
ность.

                            *  *  *

  А может, это русская народная игра такая: пройди по жизни, 
не ввалившись ни в один люк? Она воспитывает внимание, память, 
осторожность и мужество. Заодно производит отсев неполноценного
"человеческого материала". Подумать только, а ведь некоторые
невежественные дураки, ничего не понимающие в русской душе и
русских традициях, требуют закрытия всех люков!

                            *  *  *

  Какая-нибудь демагогствующая сволочь наверняка заявит, что 
лучше бы я эти колодцы сам и прикрыл, если я такой хороший. Нет,
я плохой: я не хочу бесплатно убирать собачье дерьмо с тротуаров, 
мыть загаженные стенки лифтов и т. п. Я не хочу, чтобы хорошо жил
кто-то, не выполняющий своих обязанностей. Я даже задумываюсь:
не открыть еще несколько "колодцев" и не спрятать ли подальше их 
крышки: пусть граждане совсем обозлятся на нынешнюю власть. И 
вообще, как бы это выглядело: в воскресенье кто куда, а я -- на
поиски открытых люков?! А зарплату -- на закупку материалов и
найм транспорта? И упаси Боже допустить, чтобы про это узнали:
будут презрительно хохотать до коликов в животе!


8.34. О скандалах.
  Я поскандалил в редакции. Стало тревожно: может, со мною что-то 
не так? Может, я больший псих, чем обычно себе кажусь? Конечно,
нормальные люди книг не пишут, но быть слишком ненормальным тоже
не хочется.
  Наверное, я скандалист. Может, пока еще не большой, но успешно
растущий. И у меня уже развилась потребность скандалить. Умерен-
ный скандал разогревает мой организм, активизирует творческую 
способность. Чрезмерный -- изнуряет. Чрезмерных надо избегать.
  Хорошо устроенный скандал -- это маленький подвиг. О нем с 
удовольствием вспоминаешь и через годы.

                            *  *  *

  Подумалось вот что. Христос ведь тоже бывал несдержан. В Еван-
гелии от Матфея он говорит: "Порождения ехидны! Как можете вы 
говорить доброе, будучи злы?" (13:34) "Змии, порождения ехиднины!
Как убежите вы от осуждения в геену?" (23:33)
  А вот и переход от слов к делу: "И вошёл Иисус в храм Божий,
и выгнал всех продающих  покупающих в храме, и опрокинул столы
меновщиков и скамьи продающих голубей. И говорил им: написано:
'Дом мой домом молитвы наречётся'; а вы сделали его вертепом
разбойников." (Мф. 21:12-13) Я вижу, как наяву: возбужденный 
Иисус во главе отряда апостолов стремительно движется по храму 
и задирает столешницы. Разлетаются и звенят монеты, возмущенно
кричат менялы. Кто-то пробует лезть в драку, но апостолы смотрят
волками, и все отшатываются. Народ дивится. Священники хмурятся и
растят зуб.

8.35. О мудрости Запада.
  "Авторитарные режимы возникают, когда силы диктатуры оказыва-
ются мощнее сил демократии. Авторитарные режимы падают, когда 
силы демократии оказываются мощнее сил диктатуры."
  Это -- "известная аксиома, которую в свое время вывел Сэмьюэл 
Хантингтон". Так сказано в статье одного белорусского западоида,
из которой я передрал дурацкую "максиму". Такого же качества 
почти все их представления о политике.

                            *  *  * 

  Западоиды никак не могут объединить 1) компьютер и телевизор,
2) карманный компьютер и сотовый телефон. Причина -- не в техни-
ческих сложностях, а в том, что такое слияние устройств противо-
речит основному стремлению западной экономики: всучить покупателю 
как можно больше вещей.

                            *  *  * 

  Высокая эффективность западной промышленности проявляется в
производстве разнообразных высококачественных вещей, ориентиро-
ванных на удовлетворение псевдопотребностей, а также в производ-
стве действительно полезных вещей, но, как правило, изувеченных 
в соответствии с модными абсурдистскими представлениями о красо-
те. А вдобавок отягощённых ненужными дополнительными возможностя-
ми и годных к применению лишь в комфортных условиях. Приобрести
на Западе функционально полноценную вещь, не пострадавшую от
дизайнерских вывертов, почти невозможно. А ведь за эти выверты
и ненужные возможности приходится ещё и дополнительно платить!


8.36. О шишках.
  Я принес из леса две красивые сосновые шишки. А сколько их там 
еще осталось! И не только шишек. Спрашивается: зачем людям делать 
украшения, если природа делает их в огромном количестве? А затем,
что доступная красота не устраивает. Потому что не позволяет чув-
ствовать радость обладания ею, то есть своего превосходства над 
другими людьми. Шедевр ценится не столько за красоту, сколько за 
потраченные на него средства и за его уникальность. В противном 
случае оригиналы картин стоили бы не намного больше их репродук-
ций, но люди их всё равно покупали бы мало, потому что добывали 
бы себе красоты в лесу, овраге и пр.
  Таким образом, значительная часть искусства обслуживает извра-
щенное стремление людей к превосходству. Пичкать сограждан таким 
искусством -- значит, приучать их к извращениям.
  Люди шляются по музеям искусств не для того, чтобы полнее рас-
смотреть что-то уникальное и значительное: рассматривать им там
как раз-то некогда, потому что экспонатов огромное множество,
времени в обрез, присесть негде. В голове остаются лишь самые
общие впечатления, да несколько случайно ухваченных деталей.
Рассмотреть можно, скорее, в альбоме на фотографиях. Люди устрем-
ляются в музеи больше для того, чтобы отметиться, что они там
были. Ведь это так уважаемо. Некоторые таскаются туда также
потому, что надеются высмотреть или нечаянно подцепить какую-то
высшую тайну и тем самым устранить смутное чувство неудовлетво-
ренности собой и миром, чувство душевной пустоты, отсутствия
чего-то важного. Мелькание экспонатов действительно на время
отвлекает от чувствования пустоты, а когда этот эффект проходит,
можно попереться в какой-нибудь другой музей. Или в театр. Нет, 
я не против того, чтобы раз или два за всю жизнь посетить музей
искусств. Но только раз или два. Впрочем, музей, конечно, много
лучше, чем, к примеру, кабак, но лишь при условии что его
завсегдатай не занимается написанием книг или чем-то подобным.

8.37. О вписывании в мировые тенденции.

                 Будущее не предопределено, и нет судьбы, кроме
               той, которую творим мы.
             
                                    Фильм "Терминатор 2" (США).

  Мне говорят: конечно, такое-то, может быть, и в самом деле 
плохо. Или скорее плохо, чем хорошо. К примеру, глобализация. Но
ты ведь ничего с этим не поделаешь, потому как -- мировая
тенденция. Переть против мировой тенденции -- это глупо. К ней
надо подстраиваться. Наверное, те, кто так говорят, видятся себе
мудрыми. Ловят ветер перемен в свои паруса. У них даже своя
пословица есть: не писай против ветра. Разумеется, они зачастую
плавают быстро -- потому как с попутным ветром. Только плывут они
туда, куда их несёт, а не туда, куда им надо. Поэтому они
стараются думать, что им надо как раз туда, куда их несёт.
  Что такое "мировая тенденция"? Обычно ее задают люди -- неко-
торым своим поведением. Если они поведут себя иначе, не будет и 
тенденции. Если ты не поддержишь тенденции, твоему примеру может
последовать кто-то еще, потом еще и т. д., особенно если ты не
будешь скрывать своей позиции. Конечно, пожелав вписаться в миро-
вую тенденцию, ты в нее наверняка впишешься (и, может быть, 
успеешь потребить благодаря этому какие-то сомнительные блага), 
а пожелав уничтожить (ограничить, затормозить) эту тенденцию, ты, 
скорее всего, потерпишь неудачу. Но ведь всё ещё попадаются люди,
более согласные на неудачу в хорошем деле, чем на успех в плохом.
  И потом, разве невписывание в "мировую тенденцию" непременно
требует чрезмерного напряжения сил и обрекает на смертельную
опасность? Наоборот, ингда оно даже экономит средства. И можно
ведь скрывать, что ты не собираешься вписываться. А любопытству-
ющим отвечать, что в принципе ты не прочь вписаться, но пока
лень. Или что ждёшь удобного момента. Или что денег жалко.
  В одних людях сильнее инстинкт стадности, в других -- инстинкт 
лидерства. Первым психологически легче вписываться в мировые 
тенденции, вторым неймется сказать какой-нибудь тенденции свое
гордое "нет": "Делай, что должен, и будь, что будет!"
  Конечно, в этих вторых надо подозревать психопатическое стрем-
ление выделиться (может быть, даже манию величия), а также 
латентную склонность к самоубийству, но очень многие мировые
тенденции начинаются с кучки таких вот упрямцев. И очень многие 
из-за таких же заканчиваются. 
  Кстати, в любителях вписываться в мировые тенденции можно 
подозревать еще более грустные вещи: неразвитость критического 
мышления, дряблость воли, низкую самооценку, отсутствие герои-
ческих черт в характере, недальновидность, мелкоту замыслов,
сероватость.
  Далее, случается, что "мировой тенденции" соответствует проти-
воположно направленная "мировая тенденция", которая в какой-то 
период оказывается временно слабее, особенно если о ней не 
говорят. Скажем, идет процесс глобализации, но идет и встречный
процесс деглобализации: в разных странах возникает что-то новое,
которое дальше этих стран не распространяется, потому что подхо-
дит только им из-за особенностей их природной среды, традиций и
прочего, или потому что в других странах возникает альтернативное 
их собственное новое. При некоторых обстоятельствах противополож-
но направленная "мировая тенденция" может оказаться преобладаю-
щей. Получается, что тот, кто отказывается поддерживать главенст-
вующую "мировую тенденцию", смотрит еще дальше в будущее, чем 
тот, кто старается в нее вписаться.
  Нет, я, конечно, понимаю, как трудно бывает подавить в себе 
ажиотаж или страх, когда рядом набирает ход "мировая тенденция". 
А эти борцы с тенденцией ведь представляются и вовсе страусами, 
прячущими голову в песок. 
  Во всякий момент возникают зачатки каких-то тенденций и исче-
зают, не успев развиться. Некоторые из них разрастаются до ло-
кальных тенденций -- или до "мировых", но очень недолгих. Это
разные моды. Бывает, они даже исчезают сами собой -- без усилий
кучки отчаянных энтузиастов. Я это говорю для того, друзья мои, 
чтобы вы преодолели свой пиетет и подсознательный страх перед
тенденциями. Вы УЖЕ игнорируете и давите многие из них, даже не 
замечая. А "мировые" -- лишь немного побольше размером. Чихайте 
на все тенденции, которые вам не нравятся. Порождайте собствен-
ные. Вы пришли в этот мир, чтобы сделать его таким, каким он вам 
нужен. Чтобы очистить его от того, что представляется вам нездо-
ровым и чуждым. Раз или два в этом деле даже можно бросить 
какой-нибудь вызов богам. Впрочем, если мировые тенденции, против 
которых вы боретесь, и в самом деле дурные, то боги будут, конеч-
но, за вас. Эти робкие бедняги, оглушенные шумной и суетливой
цивилизацией дебилов, где-то прячутся и уповают на героев,
которые вернут миру чистоту, простоту и порядок.

8.38. О невинных жертвах.
  Невинные жертвы -- это большая редкость. Настолько большая, что
некоторых из них церковь объявляет святыми. Прочие же более или
менее сами виновны в своих несчастьях. Если не непосредственно,
то уж наверняка косвенно. Зачастую они виновны "перекрестно":
создают проблемы друг другу по явной или неявной договорённости.
К примеру, если Иванов раздавил Сидорова своим автомобилем, то
ведь Сидоров не возражал против того, чтобы Иванов гонял на
автомобиле, а может, даже и поощрял Иванова, видя в автомобиле
сивол прогресса, стимул экономического развития страны или ещё
какую-нибудь псевдополезность.
  Когда возникает очередной большой повод пускать сопли состра-
дания, я вспоминаю ироническую фразу поручика Брусенцова из
фильма "Два товарища", сказанную в момент, когда стало известно 
о переходе "красными" Сиваша: "Надо же! Кто бы мог подумать?".

8.39. Об "индексе человеческого развития".
  "Индекс человеческого развития" -- это такой показатель 
"успехов" страны. Перемножают среднюю ожидаемую продолжительность  
жизни, долю имеющих высшее образование, долю валового продукта, 
приходящуюся на душу населения. Что-то в этом роде. Белорусская
"верхушка" очень гордится тем, до какого индекса она довела 
страну. А ненавидящая "верхушку" "либеральная оппозиция" ничего не
может с этим поделать, потому что переть против авторитетного 
западного индекса для неё то же, что застрелиться.
  Придумал этот странный показатель, наверное, не дурак, а
хитрец: чтобы его страна (и чья-то политика в этой стране) хорошо
выглядела. В странах, которые по этому показателю выглядят плохо, 
его, наверное, не используют. Там используют какие-нибудь другие
показатели -- по которым эти страны выглядят хорошо.
  Разве не смешно следующее: доля дебилов, калек, уродов, психи-
чески больных, алкоголиков, наркоманов, ВИЧ-инфицированных,
сердечников, гипертоников, астматиков, раковых больных и прочих 
несчастных растёт, а "индекс человеческого развития" у страны всё
выше и выше? Между тем, доля ущербных среди населения тем ниже, 
чем выше детская смертность, то есть чем меньше средняя продолжи-
тельность жизни.
  Вообще, средняя продолжительность жизни -- мало что показываю-
щий показатель. Можно много нянчиться с теми, кому пора оставить
этот мир, а так же с теми, кому и вовсе было бы лучше не появ-
ляться на свет. И показатель будет высокий. Но не очень долго. 
А если генетически "почистить" общество (опустим обсуждение 
способов), то средняя продолжительность жизни тоже вырастет, но
это будет уже другая жизнь. Далее, на что люди свою жизнь расхо-
дуют? Если, среди прочего, на завоевание благ для будущих поко-
лений, то некоторое сокращение средней продолжительности жизни 
-- нормальная плата за эти блага.
  Далее про составляющие "индекса". Чем больше в стране создано 
мест в платных вузах, тем больше получается людей с "высшим"
образованием. Можно даже открывать специальные вузы для умственно
неполноценных (или уже открыли?!) Какого рода это образование и
что представляют собой его носители, показатель не учитывает. Как
ни крути, а доля людей, способных к сложной умственной деятель-
ности, невелика и вдобавок -- по мере роста рассматриваемого
"индекса" -- неуклонно снижается. Поскольку страны Запада, можно
сказать, руководят человечеством, а доля интеллектуалов-недоумков
в них всё выше, то надо уже не просто беспокоиться за будущее
человечества, а беспокоиться сильно.
  Наконец, что представляет собой "валовый продукт" и кому доста-
ются выгоды от него? Это в показателе тоже игнорируется. Очень 
удобный показатель получается. Утрированный пример: основные силы
страны тратятся на строительство пирамиды для правящего выродка,
валовый продукт огромен, а пользы народу никакой. Ну разве что
далёкие потомки заработают на туристах. Кстати, в Египте потомки
стоителей не зарабатывают: это делают вытеснившие их арабы. Те же
арабы вкупе с неграми и азиатами сегодня вытесняют европейцев из 
Западной Европы. Куда вытесняют? В никуда. Но "индекс человечес-
кого развития" в странах Запада всё равно очень высок. А "ксено-
фобов" там скоро будут преследовать в судебном порядке. Или уже 
преследуют.

8.40. О чудовищах внутри нас.
  Чудовище сидит в каждом. Человек здравомыслящий этого не 
отрицает. Более того, он при некоторых условиях даже готов своё
чудовище обсуждать. И даже позволяет другим людям пообщаться с 
ним. Он изучает чудовище в себе: стремится узнать его силу, его
пристрастия, его слабые места. Он договаривается со своим чудо-
вищем, чтобы оно хорошо себя вело. Иногда он задабривает чудовище 
в себе, иногда принуждает его. Случается, чудовище берёт верх, но
не надолго. Усмирив его, здравомыслящий человек принимается 
исправлять причиненные чудовищем разрушения.
  Человек не-здравомыслящий -- это обычно лжец, уверяющий, что 
внутри него ничего страшного нет (и никогда не было), или выдаю-
щий свое внутреннее чудовище за ласкового зверя, хотя этот зверь
изподтишка охотится на людей, а в лучшем случае питается их
готовыми трупами. А если этот человек не лжец, то он и сам -- 
чудовище.

8.41. О либерализме.
  Преобладают следующие типы либеральных физиономий: 
1) угюмо-агрессивные; обычно принадлежат хозяевам и хозяйчикам 
   мира свободного предпринимательства; в местном варианте они, 
   как правило, отмечены отложениями жира и сочетаются с очень 
   короткой стрижкой.
2) лживо-улыбчивые; обычно принадлежат политиканам, менеджерам по 
   продажам, портье в гостиницах и прочим формирователям front 
   end-а либерального общества;
3) утонченно-беспокойные или утонченно-презрительные; как прави-
   ло, принадлежат интеллектуалам, высматривающим угрозы "обще-
   человеческим ценностям";
4) туповато-счастливо-беспечные; принадлежат никчемным детишкам
   обладателей вышеописанных физиономий, а также другим обитате-
   лям многочисленных комфортных "экологических ниш" либерального
   общества, в которых можно годами валять дурака или заниматься 
   псевдодеятельностью;
5) обветренно-небрито-опухшие; принадлежат наркоманам, клошарам,
   сутенёрам, многим пролетариям и прочим, кому не повезло с 
   "экологической нишей", а также просто поклонникам "ковбоя 
   Мальборо"; бывают двух разновидностей: свирепой и вялой; 
   лёгкая небритость, впрочем, вообще нынче в моде.

  Когда в либеральной среде встречаешь нетипичное лицо, трудно 
сдержать радость: ещё не все хорошие люди вымерли! Но на всякий
случай всё-таки лучше с этими хорошими не разговаривать.

                            *  *  *

  Даже в физике случается по-разному истолковывать одни и те же
факты. Что уж говорить о фактах социальных? Каждому толкователю
представляется, что его толкования -- самые правильные и вдобавок
очевидные для всякого, кто хоть что-то соображает. Некоторым
толкователям кажется, что они особенно правы потому, что таким же
образом, как они, толкует "весь мир". Правда, когда-то "весь мир"
считал, что Солнце крутится вокруг Земли, но ведь "прогресс"
сделал такого рода заблуждения наверняка уже невозможными. А это
значит, что сегодня уже вполне приемлемо оценивать истинность тех
или иных утверждений по тому, принимает их "весь мир" или не 
принимает.

                            *  *  *

  О, эти очкастые искатели "либерализма с человеческим лицом"!
В какую либеральную мерзость их ни ткни, эти энтузиасты, утёр-
шись, заявляют, что мерзость -- и не либеральная вовсе, а только
похожая на нее. Или же она -- следствие дурного воздействия на
либеральные умы предшествующего общественного строя, или резуль-
тат неправильного понимания либерализма, или неизбежная и вполне
терпимая плата за какую-то чрезвычайно хорошую особенность либе-
рального общества, или временные издержки развития либерализма,
или не мерзость вовсе, а немалое благо. Они также могут сказать,
что эта мерзость -- не факт даже, а грубая ошибка восприятия 
либо возмутительная клевета на прекрасную либеральную действи-
тельность.

                            *  *  *

  Понятие "либеральный" является очень расплывчатым. К примеру,
в сегодняшней "либеральной" Западной Европе человек с нацистскими
взглядами будет подвергаться дискриминации, даже если он не 
будет заниматься пропагандой этих взглядов, а просто не позабо-
тится о тщательном сокрытии их. Более того, он подвергнется 
дискриминации, даже если его всего лишь ЗАПОДОЗРЯТ в наличии
указанных взглядов. Таким образом, либерализм в буквальном смысле
распространяется только на группу близкородственных идеологий
"либерального" типа, то есть на разные вариации "либерализма".
Кстати, нацистский режим тоже либерально относился к вариациям 
нацизма -- если только они не подпирали чьих-то претензий на 
власть. "Либералы" нетолерантно относятся не только к нацистам, 
но также, например, к противникам гомосексуализма.
  Одни и те же обстоятельства можно по-разному выразить словами, 
и каждый вариант выражения будет выпячивать какие-то детали, 
которые в других вариантах окажутся скрытыми. К примеру, "либе-
ральную" позицию можно изложить так, что вскроется её мощный
антилиберальный аспект. Современный европейский "либерализм",
среди прочего, лишает человека права жить в расово и культурно
однородном обществе, защищать своих детей от уличного влияния
того, что представляется дегенеративным, пребывать в среде,
свободной от произведений дегенератского искусства, дышать чистым
воздухом и т. д. "Либералы" не настроены даже на достижение
компромисса с человеком, стремящимся к подобному: отказывают ему
в нужных ему вещах в пользу сторонников "либерализма". "Либера-
лизм" -- это агрессивная, нетолерантная идеология дегенератства и
потребительства, а также разрушительства по отношению к естест-
венной среде и культурному наследию.


8.42. О наркотическом действии информации.
  Насколько большой "натяжкой" является представление информации 
как наркотика? Если она -- наркотик, то, конечно же, очень сла-
бый (поэтому "информационно-зависимые" и хватают её большими 
дозами). А если не расматривать информацию как своеобразный нар-
котик, то затруднительно объяснить влечение к ней. Скажем, пищу 
человек тоже обычно потребляет охотно, но пища (свежая, во всяком
случае) не вызывает немотивированных эмоций и приятной мути в 
голове, а информация довольно-таки вызывает. Невозможно нажраться
помидоров до одури, но можно до одури напотреблять информации.
Наконец, от пищи обычно есть очевидная существенная польза, а
какая польза от большей части газетной и телевизионной
информации?
  Информационно-зависимый человек вынужден почти постоянно под-
вергать себя возбуждающему воздействию: если не телевизора, то
радио; если не радио, то магнитофона; если не магнитофона, то
газеты; если не газеты, то общения с себе подобными. Некоторым
уже не хватает мощности одного источника, и они используют сразу
два-три: к примеру, включают одновременно музыку и теленовости,
да ещё при этом заводят с приятелем какой-нибудь разговор, насы-
щенный абсурдистским остроумием и либеральными сентенциями.

8.43. О ненависти к снайперам.
  Снайпер, повар, замполит и т. п. -- выделяются из общего армей-
ского ряда, а значит, являются удобным объектом для ненависти, а 
в переживании ее регулярно чувствуется потребность у всякого 
нормального человека. Если с начальником не повезло, и он не дает
хороших поводов скрипеть по его адресу зубами, приходится искать 
для этого кого-то другого. Потенциального противника? Но он
далеко, а хочется иногда подышать ненавистью в того, кто совсем
рядом. В каждом коллективе ищут своего: им становится тот, кто
больше подходит, или тот, кто подворачивается первым. Если это не
снайпер, не повар и не замполит, то уж наверняка еврей или чукча.
Общая ненависть сдруживает армейский коллектив, повышает его
боеспособность.



8.44. О преследовании за убеждения.
  В любом обществе огромное множество людей сидит в тюрьмах за 
свои убеждения, а некоторые даже идут на смерть. Вор убеждён в 
том, что имеет естественное право покушаться на чужое имущество.
Насильник убеждён, что сама природа обязала его бросаться на 
женщин. И так далее. Вы говорите, что таких людей судят за дей-
ствия, а не за взгляды? Но если бы это было так, то совершение 
преступления по неосторожности, равно как и "чистосердечное 
раскаяние" не служили бы смягчающими обстоятельствами, а повтор-
ное совершение преступления не служило бы отягощающим. Людей
удобнее судить за поступки, потому что поступки легче доказуемы.
И что плохого в преследовании за убеждения, если преследовать 
корректно? А некорректно можно преследовать и за поступки. Осо-
бенно если преследуют люди, которых самих надо бы преследовать 
за их убеждения.

8.45. О преимуществах демагогии.
  Если с противником, увлекающимся демагогией, ты борешься тоже
посредством демагогии, то какой будет обществу прок от того, что 
ты победишь? После победы ты перестанешь заниматься демагогией? 
Вряд ли. Если бы у тебя изначально была "правда", которая доста-
точно привлекательна сама по себе, то ты бы её и использовал
вместо демагогии. Нет, заниматься демагогией, конечно, много 
легче, чем вырабатывать толковую "правду" и искать способы её
убедительного представления. Отсюда соблазн не утруждать себя
лишней работой, тем более что любая "правда" в той или иной
степени сомнительна.
  Под "правдой" я имею здесь в виду систему воззрений, которая 
разрабатывалась с намерением приблизиться к тому, что есть на
самом деле, а не с намерением понравиться и победить. Не набор
модных тезисов, в который стараешься верить, потому что сомне-
ваться -- это хлопотно и вдобавок дурно воспринимается окружа-
ющими. "Правда" всего лишь сомнительна, тогда как демагогия
более или менее лжива. Демагоги нередко считают, что поиски
"правды" -- занятие для наивных людей, почти наверняка обречён-
ных на поражение. В самом деле, если "правда" так или иначе
сомнительна, то зачем себя ею утруждать? Убедительно называй
"правдой" свою демагогию -- и будешь иметь хороший шанс на
победу. А победителей не судят. Разве эффективность -- плохой
критерий для оценки правильности воззрений? Вдобавок ведь имеется
хотя бы очень маленькая вероятность того, что твоя демагогия
случайно совпадёт с какой-нибудь "правдой" следующего поколения
или что ошибочная "правда" твоих противников окажется на практике
ещё вреднее твоей демагогии.
  Кстати, миф вполне может быть "правдой" в указанном здесь 
смысле. Если ты прямо заявляешь "я беру на вооружение эту сказку,
потому что она мне нравится и потому что вдобавок я верю в её 
эффективность", то ты не лжёшь.

8.46. О гениальности.
  Человек, считающий себя мелким ремеслеником -- почти ничем в 
сравнении с великими -- никогда не сотворит чего-либо значитель-
ного. Более того, он даже не испытает вполне радости творчества.
Собственно, радость творчества -- это, наверное, и есть пережи-
вание своей духовной равности самым-самым из людей. Конечно, если 
человек считает себя выдающейся фигурой -- пусть не по творческим 
достижениям, но хотя бы по способностям -- это ещё не значит, что
ему удастся создать что-то соответствующее такому самоощущению, 
но уж радость творчества он испытает вполне.
  Здравость творческого человека проявляется не в том, что он
искренне скромничает, а в том, что он в состоянии и попирать 
авторитеты, и признавать кого-то лучшим, чем сам; что он знает 
свои слабые стороны; что он наслаждается чувством собственного 
величия лишь изредка, а в остальное время заниматься этим ему 
просто некогда; что он не подгоняет определения здраво сообража-
ющей творческой личности под свой набор слабостей, а старается
себя подогнать под определение здравой творческой личности. Вот
только откуда он это определение берёт?

8.47. Об этой стране. 
  Говорить о родине "эта страна" -- как-то по-еврейски. Еврей --
гражданин мира: сегодня он здесь, а завтра, может быть, уже там.
ЭТА страна, ТА страна -- для него всего лишь элементы большого 
множества. Но я тоже склонен поминать иногда свою родину как "эту 
страну": дистанцироваться от неё настолько, что её пороки пере-
стают быть моими. От этого мне заметно легчает.
  У еврея, правда, есть Земля Обетованная, она же Святая. Но её 
совсем чуть-чуть, и на всех евреев не хватает.
  Какие изменения произошли бы со мною, если бы вдруг оказалось, 
что я -- еврей? Думаю, меня потянуло бы на Святую Землю. Может, 
я нашёл бы там, наконец, свою войну -- арабо-израильскую. Время 
от времени я плакал бы у Стены Плача -- хотя бы мысленно. Правда,
моё отношение к "холокосту" вряд ли бы изменилось: истина мне 
дороже. Но зато в моем чувстве к Адольфу Гитлеру, может, появи-
лась бы кровнородственная струя. В целом меня, наверное, можно
было бы охарактеризовать как еврейского отщепенца -- в такой же
степени, в какой сейчас я -- отщепенец белорусский. А может, и 
нет: тлеет во мне подозрение, что если бы я был евреем, то со 
своей писаниной давно бы уже ходил в больших талантах, а то и в
предтечах чего-нибудь.
  Я эмигрировал бы в США? Не исключаю: в Беларуси меня удерживает
главным образом то, что я здесь -- "коренное население" и могу 
чихать отсюда на весь мировой порядок. Конечно, у меня ещё есть 
и "белорусский менталитет", но в качестве еврея, пусть даже и с 
"белорусским менталитетом", я бы не считал себя вправе навязы-
ваться тутэйшым в качестве идеолога.
  Впрочем, отщепенец ли я? Может быть, я даже не маргинал, а 
всего лишь держусь очень особняком -- как, скажем, приходится
держаться королю, если он хочет оставаться таковым долго. "Все
люди с честью -- короли." Это из фильма "Роб Рой". 
  Нет, я путаю желаемое с действительным.


8.48. О последнем огурце.
  Другой день, другое настроение.

                            *  *  *

  "Коль пошла такая пьянка -- режь последний огурец!"
  В этой расхожей шутке ты чуть ли не весь, дорогой народ мой --
невзыскательный, малоропотный, отзывчивый и непутёвый. Я, твой
блудный строптивый сын, люблю тебя до слёз: со всем твоим
паскудством ты мне дороже любого другого народа на свете.
  Родина моя, я топтал твои пыльные дороги не зря. Я полюбил тво-
их сердобольных старух, всю жизнь терпеливо копавшихся в земле, 
чтобы накормить меня -- слишком умного, чтобы жить. Я полюбил 
твоих добродушных сельских дядек, мимоходом оказывавших мне 
какую-нибудь любезность и тут же выбрасывавших меня из головы. 
Тем более я полюбил твоих загорелых здоровых сельских девок, 
которым никакого дела до меня не было. 
  Аллеи старых лип; поросшие лопухами развалины дворцов и замков, 
красавицы ивы над тёмными прудами и лягушачий хор под вечер:
Беларусь, мне дорог каждый твой червяк в сырой почве и каждый
репейник на пустыре! Даже каждое облако, над тобой проплывающее,
-- родное мне и прекрасное.
  Я сто раз умирал за тебя мысленно и буду почти счастлив, если 
успею сделать это и в действительности. Я за тебя дерусь и буду
драться всегда. В моем нутре -- отзвуки сердечного порыва тысяч
солдат, безропотно ложившихся за тебя в землю. Мне бесконечно
дороги их безымянные кости в бесчисленных братских могилах.
  Тебя любили, за тебя страдали. Из-за тебя страдали тоже. Твои 
самые талантливые дети сбегали от тебя в большой шумный мир. Твой 
лучший писатель спился. Твои правители чудили и западствовали. 
Тебя пачкали и убивали. Но ты живёшь. Ты умирала, но не умерла --
потому что, может быть, где-то записана твоя миссия, и она ещё 
не выполнена.
  Тебе сочиняли такие дивные гимны, что для меня непостижимо,
как можно, услышав их хотя бы раз, не отторгнуть от себя всего
наносного хлама и не пойти болотно-лесным путём служения той
единственной, которая способна озарить человечество примером
истинной доброты. Полурастоптанная вульгарной цивилизацией, ты 
остаешься для меня старым светлым мифом. Ты -- надежда мира. Ты
-- осколок святой древности и росток великого нового.
  Не променяю, не отдам, не брошу, даже если останусь у тебя 
последним защитником. Щуря глаза на ярком утреннем солнце, я буду
стоять в твоих Фермопилах даже после того, как другие побросают
свои щиты и мечи. Может быть, ты меня так и не поймёшь, но ты
хотя бы примешь мои кости: добавишь к другим безымянным костям
твоих воинов. Я пришёл в этот мир, чтобы сражаться за тебя.

                            *  *  *

  Я знаю, что это всего лишь инстинкт. У лягушек есть почти такой 
же (на дурацкий западный манер он называется homing). Но до чего
бывает иногда приятно отдаваться этому инстинкту вполне и без
каких-либо извращений. Ни за что не покину родных болот!


8.49. О критиках.
  Ты исследуешь с разных сторон какую-то проблему, пробуешь 
всякие подходы к ней, ищешь возможности поделиться соображениями
с толковыми людьми. И тут вдруг -- бац: критик появляется, а то 
и целая компашка. Сначала, конечно, радуешься: может, что-нибудь
полезное услышишь, или хотя бы описки исправят. Но вскоре обнару-
живаешь, что большинство любителей покритиковать -- недалёкие
поверхностные личности, по-видимому, страдающие от недостатка 
общения, от смутных сомнений по поводу собственной значимости, 
от неудовлетворенной потребности в проявлении агрессии и потому
бросающиеся на всякую возможность показать себя. Ввиду того, что
никакой новой точки зрения они выработать не в состоянии по
причине творческой ущербности, им приходится воображать себя
защитниками старой. Поскольку они глубоко презирают тебя как
автора и вообще как человека, не желающего торчать в общем ряду,
они никогда не вчитываются в твои тексты, а ненадолго заглядывают
в них в поисках знакомых слов, по поводу которых они в состоянии
возбудиться.
  Впрочем, для них типично обвинять тебя в том, что и ты не нов.
Приводить доказательства им лень: ты для них слишком мелок. Но 
почему же тогда им не лень бегать за тобой годами и бурчать тебе
в спину своё "не нов, не нов"?
  Ну, допустим, я и в самом деле не нов. Но это значит, что я 
занимаюсь пропагандой чего-то тоже-старого. Тогда какого чёрта 
вы попрекаете меня отсутствием новизны? Пропаганда -- это и есть 
повторение одного и того же на разные лады.
  Нравственных уродов, выдёргивающих отдельные предложения из 
чужих текстов и потом публично воняющих по их поводу, в приличном
обществе будут наказывать крупным штрафом в судебном порядке --
как за клевету. Собственно, это и есть разновидность клеветы.
После нескольких громких процессов все критики станут из осторож-
ности цитировать не меньше, чем абзацами, а то и небольшими
главами, а уродам придётся покончить с "критикой" и переключиться
на другие мерзости.
  Что до меня, то я не настолько насыщен жизненной энергией, 
чтобы "просто критиковать". Мне некогда помогать другим авторам:
с собой бы разобраться. Я критикую только в случае, если нахожу
творческий интерес. Я либо стараюсь основательно обустроить
альтернативную позицию (так, чтобы приятно было взглянуть на неё
и через годы), либо прохожу мимо. Я выбираю для своей критики 
лишь что-то значительное или типичное. Если кто-то уже эффектно 
высказал мнение, сходное с моим, то я помалкиваю, а если очень 
хочется высказаться, то обхожусь цитатой.

                            *  *  *

  Теперь немного о самых гнусных "критиках" -- о дешёвках, стре-
мящихся оскорбить. Сначала они раздражают, но потом, через пару
недель их непрерывных дёрганий, обычно начинаешь уже чувствовать
к ним почти жалость. Люди всё-таки стараются: что-то из тебя 
вычитывают, ломают голову, как бы достать побольнее, лезут на
глаза, обильно строчат. До чего должна быть убога их жизнь, если
им нечем больше заняться. Надо бросить им кость своего внимания. 
Вот она:
  Некоторые "критики" и вовсе напоминают шавок: они начинают 
агрессивно тявкать, рвутся быть замеченными при всяком твоём
появлении на улице. Ты давно не вслушиваешься в их шум, а они не
унимаются. Можно только удивляться тому, сколько на свете людишек
без чувства собственного достоинства: чернь, шваль, рабы. От та-
ких бессмысленно ожидать порядочности, справедливости, сдержан-
ности, благоразумия. Их может удерживать в рамках только сила.
Они -- быдло, над которым кто-то должен постоянно стоять с кну-
том, иначе всё обосрут, причём большей частью изподтишка. Сколько 
таких? Процентов 20-30 взрослого населения (многие из них прояв-
ляют себя уже в детстве). Если вы, к примеру, видите в обществен-
ном туалете загаженный жёлто-зелёными соплями умывальник, значит,
недавно там побывал какой-нибудь "критик".


8.50. О полезности тюремного режима.
  Из советских тюремных лагерей вышли такие выдающиеся долгожите-
ли, как Дмитрий Лихачев, Александр Солженицын, Георгий Жженов. Из 
царских тюрем и каторги -- Михаил Фёдорович Фроленко (1848-1938), 
сидевший в 1881-1905 гг., а также Николай Морозов (1854-1946),
весьма яркая личность в науке (среди прочего, первым высказал и
пытался обосновать мнение, что истинный год рождения Христа -- на
несколько сотен лет позже). А ещё сидел (и ссылался) при царях
Бенедикт Иванович Дыбовский (1832-1930) -- участник Польского
восстания 1863 года, а вдобавок очень извест- ный в своё время
польский и российский географ, зоолог, медик, лингвист,
исследователь Сибири и Дальнего Востока.  Как тут не подумать,
что это неспроста. Возможно, причина -- в тогдашнем тюремном
режиме. Он как-то по-особому закалял. Или избавлял организм от
чего-то особо вредного. Или просветлял как-то. А если так, надо
бы использовать его в лечебных целях. Санатории тюремного типа.
Если эффект проявляется лишь в случае принудительного лечения, то
мы оказываемся перед желательностью "массовых репрессий" в
медицинских целях. Я не шучу. Николай Морозов вылечил в тюрьме
туберкулёз (правда, и подцепил тоже). А Солженицын даже рак в
лагере вылечил. К тому, что голод лечит, уже все привыкли.
Привыкнут и к тому, что лечит лагерь. Но, может, "эффект лагеря"
зависит от лагеря и от человека. Вообще, я давно уже стал
подозревать, что во мне таится великий специалист по тюремному
делу.
  Ещё один великий долгожитель, побывавший в тюремном лагере, --
Василий Витальевич Шульгин (1878-1976): редактор газеты "Киевля-
нин", депутат II, III и IV Государственной Думы, монархист, бело-
гвардеец, автор книг "Дни", "1920", "Что нам в них не нравится" 
и др. В 1945 г. был арестован и за антисоветскую деятельность  
приговорен к 25-летнему заключению. Освобождён в 1956 г.
  С нацистскими лагерями ситуация не менее странная. К примеру,
как-то попался на глаза некий "Zipper Herbert, Циппер Херберт 
(1904-1997) -- композитор, дирижёр, музыкальный педагог. Успешная
музыкальная карьера прервалась в 1938 депортацией в концлагерь
Дахау. Там им была написана 'Песнь о Дахау' на слова Зойфера.
После 2-й мировой войны жил в США, внёс большой вклад в дело
музыкального просвещения и воспитания." (Словарь "Lingvo", версия
12) А в "Указателе имён" к книге Вацлава Гавела "Заочный допрос"
(М., "Новости", 1991) фигурирует "Пероутка Фердинанд (1895-1978), 
журналист, писатель. С 1939 по 1945 год находился в Бухенвальде,
после 1948 г. жил в эмиграции. Работал на радио 'Свободная
Европа'. Умер в Нью-Йорке."
  Из несоветских и ненацистских тюремно-лагерно долгожителей 
можно указать, к примеру, Нельсона Манделу (1918-2013). Отсидел
27 лет (с 1964 по 1990), в 1994 г. стал президентом ЮАР. Правда,
политический режим тогда в ЮАР тоже был тоталитарным.

                            *  *  *

  Из воспоминаний Отто Тиифа (1889-1976), главы эстонского
"буржуазного" правительства 1944 года, об отсидке в советском
концлагере:
  "Голод не только скосил массу народа, но оставил свои следы и 
на выздоровевших. У меня ослабла память, в ней появились провалы.
С другой стороны, исчезли ревматизм, радикулит, ишиас, от которых
я раньше страдал. В больнице вообще не было слышно о больных с
этими недугами. Быть может, их не помещали в больницу, но,
возможно, и 'лечение голодом' оказало на эти болезни некоторое
действие."